Саяно-Шушенская фантасмагория

Авария на Саяно-Шушенской ГЭС, произошедшая 17 августа 2009 года, не только стала шокирующей неожиданностью для гидроэнергетиков, но и потребовала предельного напряжения от спасателей всей России. Только из Иркутской области в зону ЧС был направлен сводный отряд из 74 человек. Нашим водолазам, захватившим с собой тяжёлое снаряжение, во многом удалось переломить ход работ на разрушенной станции, а остальные сотрудники присутствовавших там ведомств успешно справились с поставленной задачей по расчистке машинного зала от обломков. О событиях пятилетней давности вспоминает начальник центра подготовки спасателей Байкальского поисково-спасательного отряда МЧС России Виктор Гулевич, спасатель международного класса, возглавлявший пять лет назад группу спасателей БПСО, участвовавшую в ликвидации аварии.

Наш собеседник – человек удивительный безо всяких преувеличений. Окончив географический факультет Иркутского государственного университета, он 10 лет работал на Байкало-Амурской магистрали в качестве специалиста по лавинам. Потом была аспирантура в Институте географии имени В.Б. Сочавы СО РАН, кандидатская диссертация. После этого наш герой некоторое время работал в Институте информации и рекламы, из которого вырос издательский дом «Комсомольская правда – Байкал». А в начале девяностых, когда создавалось Министерство РФ по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий (сначала Российский корпус спасателей, а потом Государственный комитет по чрезвычайным ситуациям), ушёл в спасатели. За его плечами – землетрясение в Нефтегорске 1995 года, наводнение на Лене 2001 года, авиакатастрофы Ан-124 в Иркутске и Ту-154 под Бурдаковкой, множество работ в горах и под водой. А пять лет назад Виктор Павлович был начальником поисково-спасательной службы БПСО, так что ему пришлось возглавить ту группу спасателей отряда, которая выехала на Саяно-Шушенскую ГЭС.

– Когда стало известно о том, что произошла авария и спасатели из Иркутской области отправляются в Хакасию для ликвидации её последствий?

– 17 августа в 13.30 к нам поступила информация от начальника Сибирского регионального центра МЧС России о чрезвычайной ситуации. Поскольку я был начальником поисково-спасательной службы, то сразу стал подбирать группу для выезда, дал указание готовить снаряжение. Ситуация не была до конца ясна: если судить по тому сообщению, которое к нам поступило, предполагалось, что авария может привести к разрушению плотины и уже, возможно, идёт затопление посёлков и городов ниже по течению реки. Поступило указание взять с собой лодки, моторы, чтобы спасать людей. Но, поскольку контакты с друзьями-спасателями хорошие, позвонили, переговорили в частном порядке, спросили, в чём проблема. Оказалось, что никакого разрушения плотины нет и затопления тоже. Основная задача состояла в том, чтобы разобрать завалы из металла, бетона и прочего в машинном зале ГЭС. Проблема заключалась ещё и в том, что обломки позабивали водоводы и невозможно закрыть шандоры, чтобы начать откачку воды из затопленных помещений, где, как предполагалось, осталась основная часть погибших и людей, которые могли спастись в каких-то полостях. А у тех, кто прибыл ранее в зону ЧС, не было тяжёлого водолазного снаряжения и они не могли подобраться к плотине из-за сильного напора воды. Водолазная группа из десяти человек с тяжёлым снаряжением была включена в объединённый отряд. Утром 18 августа из аэропорта Иркутска вылетели в Абакан, оттуда на машинах направились к станции. Приехали под вечер, сразу расположились возле здания ГЭС. Нас встретил людской муравейник, грохот работающих механизмов… Выяснилось, что первыми спасательные работы провели специалисты из Хакасии, даже живых людей нашли. Нашу водолазную группу в ночь на 19 августа практически «с колёс» направили на погружение. Работа водолазов Байкальского поисково-спасательного отряда в общем переломила ситуацию: они провели ночные погружения в сложных условиях, расчистили шандоры, после чего началась откачка воды. Спасатели смогли проникнуть на нижние отметки станции, где потом обнаружили большинство погибших. Оставшиеся 20 человек вышли в смену и приступили к разбору завалов на выделенном участке.

– Каким образом собирали группу?

– Поскольку работаю давно и выезжал на крупные аварии не раз, то своих спасателей хорошо знаю. Естественно, отбирал опытных людей, которые бывали в серьёзных переделках, – тех, с кем работал в Нефтегорске и на других техногенных ЧС. Конечно же, и водолазов взял самых опытных. Люди были не только из базового Никольского подразделения, но и из подразделения в Слюдянке. Молодых было немного – в основном те, кто прошёл не одну чрезвычайную ситуацию и был способен работать самостоятельно.

– Помните первое впечатление от увиденного на месте аварии?

– Фантасмагория. Я бывал на многих ГЭС – Братской ГЭС, Усть-Илимской ГЭС, Иркутской ГЭС, Красноярской ГЭС. И не мог себе представить, что по каким-то причинам подобное капитальное сооружение можно довести до такого состояния. Удивительно было видеть турбину, весящую пять тысяч тонн, которая раскрутилась как волчок и летала по залу на уровне третьего-четвёртого этажа, сея разрушения. Это ведь объект, где дисциплина должна быть почти военная.

Но потом из разговора с местными специалистами поняли, что авария была предопределена. С тем оборудованием, которое было там установлено, станцию нельзя было вводить в строй (в акте Центральной комиссии по приёмке в эксплуатацию Саяно-Шушенского гидроэнергетического комплекса было сказано, что ряд морально и физически устаревшего оборудования, в том числе рабочих колёс гидроагрегатов, нуждается в замене, но при этом отмечалось, что за время его работы «был выполнен значительный комплекс работ по доводке гидротурбин для повышения их надёжности». – Прим. ред.). Но это было во времена Чубайса, который это решение продавил.

Раз уж так произошло, значит, эксплуатировать надо было с удвоенной осторожностью. Средства объективного контроля показывали, что второй гидроагрегат «звенел», его должны были остановить на ремонт, но не успели. Плотина, конечно, была сделана с большим запасом, но если бы вовремя не перекрыли аварийные затворы [напорных водоводов], там бы, наверное, гидроагрегаты один за другим начали вылетать. Плотину бы это, может и не разрушило, но останавливать поток было бы уже нечем.

Ещё запомнилась картина: огромная каша людей, работающих как муравейник – кто-то что-то разбирает, растаскивает, грузит… Хаотичное движение, но потом руководителей вызвали в штаб ликвидации ЧС, определили «боевые участки» и какая-то стройность появилась.

Зрелище было впечатляющим – туда ведь подтянули народ со всей России, среди приехавших было немало друзей и знакомых. После полуночи 20 августа меня встречают парни из Центроспаса и шутят: «Вот, Палыч, какой день рождения мы тебе сорганизовали. Все к тебе приехали». Отвечаю не без ехидства: «Да, ребята, спасибо вам большое».

Тем не менее работали все профессионально. Были, конечно, какие-то моменты из-за нехватки опыта, но к тем, кто приехал в моей группе, претензий никаких не было. Ребята из шестой пожарной спецчасти Иркутска отлично поработали, спасатели городской аварийно-спасательной службы раньше с такими ЧС не сталкивалась, но они старались делать всё, что нужно.

Слава богу, что быстро всё закончилось, всего за пять дней. На Сахалине, к примеру, работали больше десяти дней, и там было тяжело, каждый день из-под завалов десяток трупов извлекали. Некоторые после этого ушли из спасателей. Все думают, что профессия спасателя романтична, но на самом деле она бывает очень малоприятной физически и тяжёлой морально.

– Авария на Саяно-Шушенской ГЭС стала, пожалуй, первой и единственной катастрофой такого рода в российской гидроэнергетике. Потребовала ли её ликвидация каких-то новых подходов?

– Мы в технологические процессы не лезли. Но рядом с нами работал начальник службы эксплуатации станции Ильдар Багаутдинов, который, если помните, одним из первых поднялся на гребень станции и вручную сбросил затворы. Человек спокойный, знающий, он сразу нам объяснил, какие тонкости есть.

Но в целом чрезвычайные ситуации техногенного характера в чём-то схожи. Взять землетрясение: куча обломков, которые мы дефрагментируем, пилим, разбираем. Инструмент применяется универсальный. Здесь то же самое, работа с точки зрения технологии отличается незначительно. Лишь другой состав обломков: не только бетон и строительные конструкции, но и фрагменты обмотки статора, самих турбин. Каша самая настоящая. С технологической точки зрения важны осторожность, аккуратность и наличие хорошего инструмента.

Мы потом с теми группами, с которыми взаимодействовали, договорились, что не выносим оборудование с поля работ: оставляем его, а они, сменяя нас, его используют. Всё это уменьшало время на пересменку, передачу участков.

– А водолазам каково было работать на нижних отметках, в узких галереях, до которых ещё надо добраться?

– Ныряли не через машинный зал, заваленный покорёженным металлом и бетоном. В нижнем бьефе СШГЭС стояло судно, погружались с него. У нас было специальное тяжёлое снаряжение, водолазные станции быстрого развёртывания. Ребята молодцы, всё быстро очистили, что позволило закрыть задвижки и начать откачку воды.

– С какими ещё сложностями пришлось столкнуться при ликвидации последствий аварии?

– Проблема была в том, что взорвались ёмкости, где было турбинное масло. Оно с какими-то ядовитыми присадками. У меня бронхи в своё время на пожаре прихватило, и когда я туда зашёл, то почувствовал неприятный сладковатый запах, а через полчаса начал кашлять так, что не мог остановиться. Это масло к тому же разъедало наши защитные средства, водолазам так вообще после каждого спуска приходилось тщательно отмывать гидрокостюмы специальным раствором. Хорошо, что на месте были специалисты из Федерального медико-биологического агентства, они помогли как-то его действие на организм нейтрализовать. Но мы, как выяснилось позже, получили химическое поражение периферической нервной системы. Когда вернулись в Иркутск, стали чувствовать, что немеют руки, ноги. Диагноз поставили: «какая-то» энцефалопатия. Звучало пугающе, будто мы все дурачками стали. А самое главное – профпатологи, когда с ними разговаривали, глаза опускали и молчали. Первый раз такое было, чтобы врач на приёме ничего не говорил, потому что ему, очевидно, указание сверху дали. Тем не менее на реабилитации в Красноярске нам вкололи какие-то дорогие антидоты, легче стало. Но всё равно подобное воздействие не очень полезно.

Всего наша группа подняла десять тел погибших и четыре фрагмента: когда в турбины стало засасывать людей, их там просто разрывало на куски. Заходим в машинный зал с собакой, она показывает, что есть погибшие, а мы ищем и найти не можем. Потом обращаю внимание на статор – там бурые подтёки…

Сила была мощнейшая. Из 75 тел, если не ошибаюсь, нашли только 73 – кого-то, скорее всего, выбросило в нижний бьеф или дефрагментировало так, что не смогли разыскать.

Тяжесть нашей работы усугубило ещё и то, что слишком большое количество людей ввели в зону ЧС. Сложно было их действия координировать. Куча подразделений, а в машинном зале работает всего один мостовой кран, к которому могут подъехать только два самосвала. Потом в штабе сообразили, что надо разбить людей на группы по гидроагрегатам. Меня поставили старшим на девятую турбину, под моим началом работали ребята из Байкальского, Западно-Сибирского и Южно-Сибирского спасательных отрядов, специальной пожарной части № 6 Иркутска и городской аварийно-спасательной службы. Были там недолго, завершили работы по расчистке подтурбинного пространства. Получилось так, что мы там были с 19 по 23 августа.

– После катастрофы на Саяно-Шушенской ГЭС гидроэнергетики во многом пересмотрели подход к эксплуатации станций, приняли множество новых регламентов. У спасателей произошло что-то подобное? 

– Я бы не сказал. Появились новый опыт, уверенность в своих силах. Спасатели ведь круглогодично учатся. Это только кажется, что они просто здоровые люди без образования. Процентов семьдесят-восемьдесят их тех, кто работает у нас, имеют высшее образование. Вдобавок ко всему у нас два учебных полугодия с сентября по июль. Мы постоянно проходим обучение в Центре подготовки спасателей, потому что есть квалификационные требования, по которым для получения очередного спасательского класса нужно приобрести одну-две специальности. К примеру, учишься на судоводителя – получаешь «корочку». На стропальщика или газоэлектросварщика – ещё «корочки». Плюс к тому спасатели проходят обучение в местах постоянной дислокации и каждый месяц сдают спортивные и профессиональные зачёты. Теория постоянно присутствует: это и технология спасательных работ, и техника безопасности, и работа с инструментом. А во время крупных чрезвычайных ситуаций это проверяется.

Егор ЩЕРБАКОВ