Нельзя превратить Байкал в безжизненное озеро

Человек – царь природы, но Байкал об этом не знает. Известную с детства фразу профессора Селезнёва можно перефразировать, узнав результаты очередного заседания Межведомственной комиссии по вопросам охраны озера, которое состоялось в Москве в конце января. Об его итогах, а также о том, почему Байкал приемлет только серьёзный сциентифический подход, рассказал научный руководитель Иркутского научного центра СО РАН, директор Института динамики систем и теории управления имени В.М. Матросова СО РАН Игорь Бычков.

– Заседание Межведомственной комиссии  по вопросам охраны озера Байкал состоялось 22 января, однако об его итогах из материалов СМИ можно узнать немногое. Каковы они, если говорить подробно?

– Протокол ещё не подписан, но итоги заседания Межведомственной комиссии уже есть. Первое – в её работе принял участие полномочный представитель президента в Сибирском федеральном округе Николай Рогожкин, который среди прочего сформулировал задачу: эта комиссия должна стать правительственной, как было ранее. То есть её должен курировать председатель правительства России или один из его первых замов, а не министр природных ресурсов и экологии. 

– В анонсе заседания было сказано, что на нём будет рассмотрен вопрос об установлении границ водоохранной зоны Байкала, позднее на сайте депутата Государственной Думы Михаила Слипенчука появилось сообщение о том, что она будет сокращена. Что произошло на самом деле?

– Ситуацию, возникшую после принятия в марте 2015 года постановления правительства об утверждении водоохранной зоны озера, действительно, подробно рассмотрели. Этот вопрос был инициирован в связи с тем, что сегодня деятельность людей на огромной территории попала под жёсткие ограничения. На наш взгляд, такое решение было необоснованным, его приняли в пожарном порядке без должного обсуждения не только с научной общественностью, но и с регионами, на территории которых находится Центральная экологическая зона Байкальской природной территории. То есть Иркутской областью и Республикой Бурятия. В чём суть этих дополнительных ограничений, выполнить которые возможным не представляется? Очень простой пример: в водоохранной зоне нельзя ездить на машинах по дорогам без твёрдого покрытия. То есть по существующим гравийным и грунтовым трассам, альтернатив которым нет, ездить нельзя в принципе. Принимая такое решение, если оно, конечно, было обдумано, следовало принять и другое: выделить деньги и построить асфальтовые дороги. Другой запрет заключается в том, что нельзя пасти скот. Хорошо, тогда должны быть обустроены фермы с кормовой базой и системой сбора отходов. Нельзя производить захоронения твёрдых бытовых отходов. Но тогда в федеральном бюджете необходимо предусмотреть дотации на вывоз мусора за пределы Центральной экологической зоны, несмотря на то, что транспортное плечо может доходить до 400–500 километров. Самое печальное в том, что водоохранная зона вводится не с абстрактной, а со вполне конкретной целью: она должна обеспечивать защиту охраняемого объекта от сбросов загрязняющих веществ, растворённых в поступающей в него воде. По российскому законодательству, для озёр с площадью акватории более двух  квадратных километров её граница должна проходить в 500 метрах от уреза воды. Но это требование принято из общих рассуждений о том, что этого расстояния достаточно, чтобы существующие водотоки очистились и не принесли с собой загрязнители.

– Существенно расширив эти границы, в правительстве, по всей видимости, исходили из особого статуса Байкала – объекта Всемирного наследия ЮНЕСКО?

– После того, как Байкалу в 1996 году присвоили этот статус, Институт географии СО РАН провёл исследование, изучив возможности самоочищения водотоков, их фильтрации, геохимических реакций, осадконакопления и других факторов. В результате была разработана водоохранная зона, границы которой были обоснованы с точки зрения науки. Где-то она приближалась к берегу на расстояние 50–70 метров, где-то отдалялась на два с половиной – три, а то и все пять километров. Понятно, что у нас есть дельта Селенги, которая, несмотря на все возможности фильтрации, находится на равнине. Но где-то есть горные хребты, и очевидно, что с обратного их склона в Байкал ничего не попадёт. Достаточно большую площадь занимают особо охраняемые природные территории, где никакого негативного воздействия на экосистему озера в принципе быть не может. В них можно установить водоохранную зону по некоему формальному признаку. Этот вопрос очень важен, поэтому сейчас его активно обсуждают. Есть несколько законопроектов по этой теме. Один из них разработал Слипенчук, предложивший (его идею интерпретировали не совсем правильно) не пересмотреть границы водоохранной зоны, а смягчить действующие в них требования. Допустим, разрешить проезд по дорогам без твёрдого покрытия. Позиция научного совета СО РАН по проблемам озера Байкал состоит в том, что мы не согласны с таким вариантом. Он выглядит достаточно странно: в России есть общие требования к водоохранным зонам, но для объекта Всемирного наследия, который нуждается в дополнительной защите, мы их снижаем. Другое предложение исходит от Министерства природных ресурсов и экологии. Раз площадь акватории Байкала превышает два квадратных километра, то и граница охранной зоны должна проходить в 500 метрах от уреза воды. Мы с ним тоже не согласились. Поскольку Байкал является участком Всемирного наследия, достоянием нашим и наших детей, то к нему должен применяться особый, научно обоснованный режим. Мы предложили вернуться к той работе, которую Институт географии делал в сотрудничестве с другими учреждениями, возможно, актуализировав её. Не знаю, насколько услышат наши рекомендации, но, на мой взгляд, очевидно, что в ближайшей перспективе нужно поступить именно так. Потому что любой житель России может задать тривиальный вопрос: «А почему 500 метров от уреза воды, а не 300? Или километр?». Ответ «так везде» для Байкала не подходит – если мировое сообщество и отечественное правительство признали этот объект уникальным, то и подход к нему должен быть не шаблонным.

– Получается, что благое намерение решить проблему с хаотичной застройкой берегов  турбазами, дающими серьёзную антропогенную нагрузку, вылилось в запрет всего и вся? 

– Здесь, в самом деле, кроется огромная проблема. О ней, к сожалению, мало кто говорит, но нам никуда не деться от того, что надо будет исправлять фундаментальную ошибку. Развитие туризма на Байкале изначально было поставлено с ног на голову. Вместо того чтобы создать инфраструктуру – водопровод, канализацию, дороги и электрические сети, – а только потом на её основе выделять участки для строительства турбаз, всё было сделано с точностью до наоборот: стоят базы с какими-то выгребными ямами, а к ним подводят какие-то сети. Но мы понимаем, что в каком бы замечательном состоянии они ни были, отсутствие нормального водоснабжения и канализования не даёт нормального развития туристического бизнеса и не способствует охране озера Байкал. Нарушение ландшафта тоже очевидно. Хотя ни для кого не секрет, что в популярных во всём мире курортных зонах (у россиян некоторые из них были популярны до недавнего времени) отели стоят в 20 метрах от воды, и чистота обеспечена. Мы все видели Египет, Турцию, Гоа, Таиланд.

– Но там это обеспечено за счёт развитой инфраструктуры.

– Конечно. Но вы посмотрите – большинство этих отелей встроены в ланд­шафт. Можно и нужно ли делать так на Байкале – вопрос достаточно спорный. Возможно, у нас недооценён водный туризм – круизы на больших комфортабельных судах. С одной стороны, он позволяет посмотреть на самые заповедные места, с другой – не наносит ущерба ландшафту и природе. Концепция развития туризма так до конца и не реализована, а все проблемы с «Байкальской гаванью» или «Воротами Байкала», как ни назови эту особую экономическую зону, связаны, на наш взгляд, с отсутствием системного комплексного подхода.

– Другой пример научного подхода – оценка влияния уровня Байкала на его экологическое состояние и социально-экономическое развитие приозёрного региона, которая была выполнена под эгидой Института водных проблем РАН. Если не ошибаюсь, её тоже обсуждали на заседании Межведомственной комиссии?

– Институт водных проблем РАН совместно с Иркутским научным центром СО РАН, Институтом систем энергетики СО РАН, Байкальским институтом природопользования СО РАН и другими провёл довольно интересную работу. Она была посвящена не решению каких-то новых задач, а обработке собранных ранее данных для моделирования того, как дальше может развиваться ситуация. Было показано, что технических возможностей удержать колебания уровня Байкала в пределах метрового диапазона не существует в тех природных условиях, которые сложились или могут сложиться в будущем. Выяснилось, что мы пока не накопили достаточный объём знаний, чтобы с уверенностью сказать, влияет (если да, то в какой степени) или не влияет уровень озера на его экосистему. Сегодня каждый может зайти в Интернет и посмотреть отметки, которые Лимнологический институт СО РАН публикует в режиме реального времени. В чём казус ситуации: вода опустилась ниже «разрешённых» 456 метров над уровнем моря, а постановления, [разрешающего хозяйственную деятельность в таких условиях], нет. Да Байкал и не будет спрашивать никакого разрешения! И жизнь показала, что нельзя его регулировать в каких-то необоснованных границах. Известный факт: уровень озера колебался и на протяжении ста с лишним лет метеорологических наблюдений, и раньше. Причём амплитуда этих колебаний в многолетнем разрезе до зарегулирования стока, то есть в 1900–1955 годах, составляла 2 метра, а после зарегулирования – 2,15 метра. Так что вопрос не в том, чтобы ограничить колебания, а в том, как сделать так, чтобы мы своими действиями не приводили к катастрофическому изменению уровня Байкала. Она гораздо более сложная и наукоёмкая, решается с другой стороны. Для природы засуха, наводнение, извержение вулкана или возникший по естественным причинам пожар – это не катастрофа. Да, при жаркой сухой погоде происходит истощение водных ресурсов, жухнет трава, животные мигрируют туда, где есть вода, – мы всё это видели в фильмах про африканскую саванну. Что-то подобное происходит и у нас. Но ещё раз говорю: наша деятельность не должна приводить к катастрофическим изменениям окружающей нас экосистемы. Так что перед нами стоит важнейшая задача: определить тот порог действий, за которым наше воздействие на эту систему станет критическим.

– Это приводит нас к проблеме сине-зелёных водорослей, в появлении которых на Байкале, по распространённой версии, винят человека. Её тоже обсуждали на заседании в Москве?

– Конечно, этот вопрос тоже обсуждался. Рост спирогиры и гибель губок затрагивает уже следующий класс [живых существ] – бычка-желтокрылку. Сегодня подавляющее большинство учёных формулирует такую позицию: мы не готовы ответить, что явилось спусковым крючком этих процессов. Да, очевидно, что на Байкале сложилась сложнейшая ситуация с отсутствием эффективно работающей системы очистки сточных вод. Эту проблему нужно решать в любом случае, нельзя, безо всяких оговорок, чтобы в озеро сбрасывались неочищенные стоки. Это не наша прихоть, это требование законодательства. И то, что в этом смысле происходит в посёлках Центральной экологической зоны – безо всяких преувеличений, преступление. Деяние, наказуемое по закону. Мириться с таким нельзя ни в коем случае. Один из выходов – в рамках федеральной целевой программы [«Охрана озера Байкал и социально-экономическое развитие Байкальской природной территории на 2012–2020 годы»] построить и запустить очистные сооружения во всех населённых пунктах из Центральной экологической зоны. Поможет ли это изменить ситуацию? Не факт, но точно не повредит. Что дальше? А дальше есть много факторов. Во-первых, мы должны понимать, что озеро Байкал – это очень инерционная система. При этом она довольно стрессовая для живых организмов. Как зона рискованного земледелия на суше. В Байкале холодно, и у рыб и растительности не так много возможностей развиваться, нарастать массой, как в тёплых озёрах или морях. Понятно, что если складываются более благоприятные условия, срабатывает механизм ответной реакции: климат стал чуть теплее, амплитуда колебаний уровня уменьшилась – те же водоросли «пошли в рост». Есть ещё одна интересная гипотеза, которую надо рассматривать. Это байкальские газогидраты. Они выделяют метан при определённой температуре и давлении. Подняли [после запуска Иркутской ГЭС] уровень Байкала на 80 сантиметров – давление увеличилось на восемь сотых атмосферы. Придавили газогидраты, они до определённого времени нарастали, а потом начали выделять метан. Есть предположение, что одно из проявлений этого процесса – круги на льду озера. Возможно. Понимаете, существует множество возможных причин и ещё больше комбинаций этих причин. Их все надо срочно и серьёзно изучать. Поэтому стоит задача по-новому подойти к мониторингу Байкала: недостаточно два-три-пять раз в сезон пройти на корабле и что-то измерить, нужны тысячи датчиков и сотни камер, фиксирующих то, что происходит в водной толще и на дне. Сейчас, к примеру, на Байкале нет ни одного глубоководного аппарата, с помощью которого можно было бы проводить комплексные исследования. Да, небольшие аппараты делают в Политехе (Иркутском национальном исследовательском техническом университете), но это не тот масштаб. Нужно полностью изменить существующую парадигму: оставить умы исследователей, но увеличить количество объективных данных, которые они анализируют.

– За рамками анонса наверняка остались ещё какие-то вопросы, которые обсуждали участники Межведомственной комиссии?

– Да, одной из тем моего выступления стало то, что, к сожалению, одобренный экспертной комиссией в Москве проект рекультивации накопленных отходов Байкальского целлюлозно-бумажного комбината до сих пор не представлен научной общественности. Те материалы, которые областная прокуратура передала Иркутскому научному центру, подтверждают наши опасения в том, что сам проект переработан не был. На наш взгляд, в таком виде его реализовывать нельзя.

– Вернёмся к регулированию уровня Байкала – каких действий следует ожидать по следам работы Института водных проблем?

– Сухой остаток этой работы сводится к выводу: уровень Байкала должен колебаться по тем отметкам, которые установила природа и которые мы физически изменить не можем. Окончательный проект постановления правительства по этому поводу будет, скорее всего, готов в феврале. По сути, речь идёт о том, чтобы в периоды длительного маловодья нижний предел использования водных ресурсов озера Байкал ограничивается отметкой 455,54 метра в Тихоокеанской системе высот при минимальных расходах воды через Иркутскую ГЭС в объёме 1300 (1250) кубометров в секунду, обеспечивающих в нижнем бьефе станции устойчивое тепло- и водоснабжение населения и объектов промышленности. А в многоводные годы максимально допустимый уровень воды в озере Байкал ограничивается отметкой 457,85 метра ТО, которая соответствует предельному нормативному уровню безопасности хозяйственных объектов и гидротехнических сооружений, позволяющей пропустить экстремально высокие паводки обеспеченностью 0,01%. Это позволит не прибегать к экстренным постановлениям чрезвычайного характера.

– Нет ли опасности, что при такой амплитуде кто-то может сделать вывод: энергетикам разрешили «сливать» Байкал?

– Это абсолютно неверный подход. Почему была необходима большая работа, связанная с уровнем озера? Потому что, как и в случае с водоохранной зоной, нужна научно обоснованная методика, которая при определении попусков Иркутской ГЭС учитывала бы не только сегодняшний уровень Байкала, но и прогнозные данные, долго­срочные модели. Она должна быть максимально формализованной и позволять, условно говоря, в автоматическом режиме устанавливать график работы Иркутского гидроузла в тех или иных условиях. Сегодня функцию государственного регулирования выполняет Енисейское бассейновое водное управление, которое в соответствии с действующими правилами использования водных ресурсов каждый раз решает, сколько можно сбрасывать. Никакого произвола со стороны энергетиков нет в принципе. А мы, учёные, всё время повторяем мысль академика Валентина Афанасьевича Коптюга, которую можно сформулировать примерно так: «Байкал – это огромная естественная лаборатория, но не для экспериментов, а для формирования нового типа исследований, направленных на изучение и понимание взаимосвязей уникальной экосистемы». С одной стороны, мы не можем превратить окружающую его территорию в резервацию, с другой – нельзя превратить Байкал в безжизненное озеро, которое прекратит своё существование как уникальный объект. К сожалению, простых решений на этом пути быть не может. Нельзя где-то установить метровый диапазон колебаний или 500-метровую границу охранной зоны. Это комплексная система, в которой всё тесно взаимосвязано. Крайне важно, чтобы мы эти решения принимали в рамках понятной, чёткой, определённой и обоснованной системы знаний и системы координат. В итоге оказывается, что наука предлагает наи­лучшие решения.

– Науку вообще можно смело считать основой современной цивилизации.

– Кстати, мы с вами разговариваем 28 января – в день, когда (по старому стилю) Пётр I подписал указ о создании Петербургской академии наук. А 8 февраля – День российской науки, который стал официальным праздником в 1999 году. Поэтому я бы хотел поздравить наших учёных с праздником. А остальным пожелать: почаще прислушивайтесь к науке. Потому что учёные – это те немногие люди, которые в первую очередь заняты поиском истины.

Егор Щербаков