Зона контакта культур станет зоной затопления Богучанской ГЭС

Каменный век и современная гидроэнергетика – что может быть общего у этих двух понятий? Для Иркутской области ответ прост: территория. С июля по сентябрь более 800 археологов из Иркутска, Новосибирска, Красноярска и других городов вели охранно-спасательные работы в зоне затопления ложа Богучанской ГЭС на севере Приангарья. О том, почему эту территорию можно назвать зоной контакта культур,  рассказывает научный сотрудник лаборатории археологии исторического факультета ИГУ Тагир Абдулов, руководивший одним из отрядов Богучанской археологической экспедиции Института археологии и этнографии СО РАН в этом году.

Тагир Абдулов сразу предупредил меня, что детально о находках и выводах полевых археологических работ в зоне затопления ложа водохранилища Богучанской ГЭС этого года говорить пока рано – специалисты ещё обрабатывают полевые материалы и готовят отчёты.

– Археологи работают в зоне затопления ложа водохранилища БоГЭС уже четвёртый год, – рассказал учёный. – Прежде занимались в основном красноярским участком, так как он заполняется водой в первую очередь.

В этом году, по информации сайта Института археологии и этнографии СО РАН, проведены комплексное исследование и охранно-спасательные археологические работы. Общий объём археологических раскопок методом сплошного вскрытия с полной выемкой грунта превысил 40 тыс. кв. м. Основная часть объектов на территории Кежемского района Красноярского края (около 130 из 142, состоящих на учёте) исчерпывающе исследована. Памятникам на территории Усть-Илимского района Иркутской области, судьба которых ранее вызывала глубокую тревогу, уделено необходимое внимание исследователей.

«Такие масштабные археологические раскрытия позволяют по-новому увидеть 40-тысячелетнюю историю Ангары», – говорится в сообщении. Впервые для Нижнего Приангарья выявлен ряд поселенческих объектов с развитой инфраструктурой, являющих собой закрытые комплексы. Многие памятники в процессе полевых исследований дали значительное удревнение первоначальных относительных датировок. В ходе работ получен массовый вещественный материал, заметной частью которого являются образцы древнего искусства – костяной и металлической пластики.

– Какие работы уже выполнены в Иркутской области?

– На иркутском участке работали уже два года до этого, была проведена разведка по уточнению количества памятников археологии, выяснению их стратиграфических условий – на какой глубине, в каких отложениях залегает археологический материал, это позволяет определить его возраст. Это были предварительные работы, а нынче началось непосредственное накопление воды в водохранилище и встал вопрос о массовых раскопках на территории Усть-Илимского района. На участке протяжённостью 90 километров, который попадает под затопление, сейчас на учёте состоят 68 памятников археологии разного времени.

– Для такой территории это много или мало?

– Всё зависит от степени исследованности. На участках, которые подвергались планомерному обследованию, как в районе Иркутска или низовий Белой от Бельска до Ангары, это, конечно, мало – на юге известно в десятки раз больше памятников. Когда стационарно исследуем памятник, одновременно проводится разведка в непосредственной близости и находим ещё несколько объектов. Внешне они никак не проявляются, их надо все шурфовать, искать, а на севере области такие работы проводились эпизодически.

– Почему так получалось?

– Основная причина – труднодоступность, необходимость больших затрат, чтобы хотя бы добраться до тех участков. Ни в советское, ни в царское время у археологов таких возможностей не было. Сейчас на стационарные работы целенаправленно выделены деньги в связи со строительством ГЭС и выполнением Закона «Об охране и использовании памятников истории и культуры», причём на больших площадях. Я раскапывал стоянку на участке 500 квадратных метров. У кого-то из коллег было запланировано 500, 1000 квадратов в расчёте, что памятник одно-, двухслойный, а при раскопках выяснилось, что это многослойная стоянка, до девяти, десяти, а то и одиннадцати культурных горизонтов, поэтому работы продолжатся в следующем году.

– Много ли неисследованных участков осталось на территории, которая попадает под затопление?

– Конечно, там есть и неизвестные памятники. Чтобы их целенаправленно искать, нужно уже другое финансирование. Нам же сейчас выделяют деньги только на спасение уже известных.

– Что вы изучали? Каковы впечатления?

– Материал интересный. Моя группа изучала стояночный комплекс на нижней оконечности довольно большого – около 7 километров в длину – острова на Ангаре. А мой коллега на верхней оконечности должен был раскопать могильник, который был известен ещё с 1989 года. Красноярский археолог Привалихин нашёл на верхней оконечности острова семь погребений, которые датировали ранним железным веком, это около 2,5 тысячи лет тому назад. На основании изучения этих и других памятников он выделил цэпаньскую культуру Приангарья. В месте, указанном как могильник, оказался стояночный материал, удалось обнаружить лишь два погребения. Когда могильник и стоянка, одновременные и оставленные одним коллективом, находятся рядом, можно сопоставить материал и сделать интересные выводы. Хотя бывает, что при раскопках находим предметы заведомо более древние. Допустим, люди, жившие 5 тысяч лет назад, прекрасно узнавали то грубое скребло, которое было сделано 50 тысяч лет назад, и использовали его для обработки шкур убитых животных.

На том памятнике, который я раскапывал, в предыдущие годы были проведены разведочные работы, выявили двухслойную стоянку. Верхний горизонт – ранний железный век, нижний, где-то на глубине 50-60 сантиметров, – ранняя бронза. В этом году ниже нашли ещё три горизонта: мезолит (средний каменный век) возрастом 8-9 тысяч лет и два культурных слоя в верхних отложениях уже ледниковой эпохи, плейстоцена, им 12-13 тысяч лет. Правда, они представлены единичными находками, но люди здесь были. Раньше считалось, что на таких, достаточно низких для Ангары островах ничего древнее мезолита не может быть.

– Что дают эти находки?

– Не скажу, что это новые страницы, но материал значительно дополнит наши представления об истории заселения Сибири и этого региона. Нижняя Ангара – как бы транзитная зона, нам ещё казаки это показали, поднимаясь по Ангаре и осваивая всё новые и новые территории. Это территория контакта между племенами, населявшими Восточную и Западную Сибирь. Этнографически мы можем говорить, что это были за племена, только для периода 1000 – 1500 лет назад, называя их предками современных эвенков или самоедских народов – селькупов, нганасан, которые обитали по ту сторону Енисея. Вместе с притоками он был зоной общения, передачи информации, этнических смешений. Западная Сибирь, в свою очередь, многое впитывала из Средней Азии, территории современного Казахстана, степных районов.

Это можно утверждать как раз по наличию элементов в оформлении керамики, появлению тех или иных приёмов обработки камня, новых типов орудий. Допустим, наконечник кельтеминарского типа. Культура выделена на юге Казахстана, но, видимо, миграционная волна была очень сильная, доходила вплоть до Саян, поскольку элементы этой культуры фиксируются в Хакасии, на Алтае. Но это уже более поздние влияния.

Какие-то вещи из Казахстана или Хакасии могли проникнуть на территорию Нижнего Приангарья путём обмена. Изучая обряды захоронения, можем говорить, что некоторые миграционные волны пришли сюда с запада или с востока, поглотив аборигенное для того времени население немирным путём или же ассимилировав его.

– Чем отличался быт «западных» и «восточных» племён?

– Способ хозяйствования «восточных» лесных племён на этой территории долгое время их вполне удовлетворял. Многие формы существовали вплоть до появления здесь русских, в то время как в Западной Сибири, особенно в степных районах, уже появилось и производящее хозяйство в виде скотоводства, и некоторые формы земледелия. А у нас все были охотники – способ ведения хозяйства в таёжной зоне. Но это не значит, что лесные народы были отсталые. Русские очень многому у них научились: способам охоты, строительства лабазов, самоловов и тому подобному.

– В каменном веке Нижнее Приангарье было густонаселённой местностью?

– Не очень. По сравнению с теми районами, где было производящее хозяйство, которое могло прокормить больше народу, здесь население было менее плотным.

– Известно ли, что за группа людей жила на острове, где вы работали?

– Один коллектив – возможно, несколько семей. Коллективы были небольшие – для палеолита есть подсчёты, что на определённой площади могли прокормиться 40-50 человек. Ближе к нашим дням – немножко больше, но в таёжной зоне примерно такая пропорция сохранялась.

– Что для вас было самым интересным в экспедиции?

– Самое северное поселение, где я работал до этого, – Нижнеудинский район. Совершенно другая природа, другие условия. На юге региона больше цивилизации, населённых пунктов. Посёлок Кеуль, куда переселили жителей всех окрестных деревень, – единственное поселение в этой 90-километровой полосе от Усть-Илимска. Места дикие, большей частью неизвестные, требующие более тщательного изучения.

В основном мы копаем памятники, обнаруженные и зафиксированные в обнажениях, это неолит, бронза, железо. В результате наших работ появились материалы, возраст которых на Усть-Ёдарме (это деревня, от которой уже ничего не осталось) 25-30 тысяч лет. Прежде здесь таких материалов не находили, за исключением посёлка Усть-Кова в Красноярском крае, но там планомерно трудились более 10 лет. Вероятно, и в других местах такой материал тоже должен быть. То есть этот район заселялся не 5-7 тысяч лет тому назад, как считалось раньше, он имеет более древнюю историю. А для меня, «каменщика», конечно, интересно найти что-нибудь подревнее.

Алёна МАХНЁВА