Богучанская ГЭС: последнее ложе

Долгие десятилетия ложе будущего водохранилища Богучанской ГЭС вычищалось от остатков человеческого быта и культуры, и вот процесс подходит к логическому завершению. Последние годы мы пристально следили за освоением Нижнего Приангарья – реализацией инвестиционного мегапроекта, сулящего соразмерные прибыли, а потому не разменивающегося на отдельные судьбы маленьких людей.

Мы рассказывали, как еще при жизни поселков нынешние хозяева Приангарья умерщвляли инфраструктуру, лишая население воды, тепла, связи, бросая ветеранов Великой Отечественной войны на произвол судьбы в промерзших полупустых деревнях. Потом селили семьи в вкривь и вкось собранные многоквартирные дома, наспех сколоченные, не держащие тепло халупы. А некоторые разведенные семьи принудительно воссоединяли, чтобы причитающееся по программе жилье ушло «третьим лицам».

С грехом пополам (хотя греха в пропорции явно больше) расселение живых чиновники почти закончили.

Теперь очередь дошла до усопших.

Под перезахоронение, согласно техдокументации, попадает десять кладбищ: в Панове, Проспихине, Усольцеве, Селенгине, Фролове, Болтурине, Таежном, деревне Сизой и два – в Кежме.

В этих местах мертвые давно не соседствуют с живыми: деревни и поселки рядом с кладбищами превратились в развалины. Навестить усопших родных переселенцы могли благодаря специальным автобусным рейсам. Впрочем, и теперь «маршрут памяти» на Родительский день почти не поменяется для бывших ангарцев: под перезахоронения намечены только ближайшие к будущему водохранилищу населенные пункты – Кодинск, Усть-Илимск и другие. Без организованной возможности похоронить ближе к дому.

Зато для многих других переселенцев этого маршрута скоро не станет вовсе: переносить могилы будут только по заявлениям родственников, причем исключительно в их присутствии. На конец июня была подана всего тысяча заявлений. Однако, согласно техдокументации, захоронений осталось больше трех с половиной тысяч! Получается, большая часть кладбищ уйдет под воду.

С начала строительства БоГЭС, то есть с 1980-х годов, переселению подверглись почти тринадцать тысяч человек. Пять тысяч уехали после 2007 года, остальные – в 1980-90-е.

«Не все люди чтут свои корни. Некоторые, как переехали, могилы ни разу не навещали. Кому-то в церкви, может, сказали, что пусть лежат», – рассуждает переселенка Ольга Дробышева. Сама она не из таких: каждый «родительский день», вот уже десять лет, встречала на малой родине, в Кежме. А теперь хочет уберечь от затопления прах своих предков – перенести могилы поближе к своему новому дому, в Красноярск. «Почему они должны лежать в Кодинске? Это чужой город», – говорит Ольга Григорьевна. Она готова оплатить все расходы, но «Дирекция по подготовке к затоплению ложа водохранилища Богучанской ГЭС» не предусмотрела такой возможности.

Готовы платить, как выяснилось, многие переселенцы. Да и заявления пишут прежде всего для того, чтобы не забыли, чтобы извлекли. А дальше люди согласны доставить дорогие останки ближе к своему месту жительства и за свой счет. Вряд ли им будут чинить препятствия: нижнеангарцам – хоть и затратное, но успокоение; а исполнителям на местах – полдела по цене полного…

Что-то это напоминает, не правда ли? От обнаруженных в списках переселенцев «левых» фамилий до совсем дикой истории со всплывшим недавно проектом социально-экономического развития дна водохранилища, где чиновники края распланировали жизнь несуществующих поселков до 2030 года.

И, если верить опыту предыдущих рецидивов, надежд на дотошное изучение компетентными органами всей этой потенциально коррупционной схемы – практически никаких.

«Многие вообще не хотели писать заявления. Я, когда в зону затопления ездил, с людьми разговаривал, увещевал, что нельзя могилки оставлять», – вспоминает бывший житель Паново Карл Карлович. В родном селе похоронены мать и бабушка, в Кежме – дядя и теща. Всех своих покойников планирует перевезти. «Много у нас Иванов Непомнящих. Они и сейчас не захотят приезжать», – рассказывает Карл Карлович про бесхозные могилы. И тут же вспоминает тех, кто очень хочет перевезти родных, но не может. К примеру, бывший односельчанин, которому теперь на то, чтобы добраться до Панова из Набережных Челнов, не хватит пенсии. Или Сергей Матвеевич из Кодинска: больные ноги, и по дому почти не ходит, не говоря уж о том, чтобы присутствовать при перезахоронении отца, матери, сына…

Что делать Сергею Матвеевичу и односельчанину из Набережных Челнов? Так ли обязательно их присутствие в Дирекции? В федеральном законе такого требования нет, а сама Дирекция мотивирует это условие «необходимостью опознания» могил.

ХХХ

«В Нижнем Приагарье правосудие всегда на стороне администрации», – считает доцент педуниверситета и руководитель общественного проекта «Плотина.Нет!» Александр Колотов. Уж он-то о правоохранительных тенденциях в делах «граждане против БоГЭС» знает не понаслышке. В прошлом году активисты КРОЭО «Плотина» пытались собрать подписи под требованием заморозки проекта плотины: как они утверждают, для постройки реанимирован морально, технологически и экологически устаревший проект 1970-х годов. Тогда их задержала милиция. Просто задержала, никаких ответных обвинений – допустим, в клевете – против КРОЭО «Плотина» не выдвинуто.

«Мы с прошлого года пишем письма в «РусГидро», – рассказывает Александр о ситуации с перезахоронением, – потому что, по федеральному закону «О погребении и похоронном деле» землю, где были кладбища, нельзя использовать еще двадцать лет. Ответ пришел только недавно. По мнению юристов корпорации, водохранилище – это не использование территории. Может быть, это и по букве, но точно не по духу закона».

Юридическая лазейка, возможно, даже более узка, чем предполагает Колотов. «Любое захоронение при затоплении несет серьезные экологические риски: от различных вирусов, многие из которых живут чрезвычайно долго, до токсинов вроде трупного яда, – рассказал «МК» директор «Красноярского краевого экологического союза» Николай Зубов. – Во всем мире те могилы, которые по каким-то причинам нельзя перезахоронить, полностью бетонируют. Существует специальная технология, позволяющая герметично залить останки. Тем самым соблюдаются и экологические нормы, и требования морали». Но что инвесторам до этики и морали? Ведь ложе водохранилища БоГЭС – не строение и «не использование территории».

«Нет, никакой бетонной заливки, оставшиеся могилы будут обработаны специальным обеззараживающим раствором, – поведал нам директор «Дирекции» Рамиль Рахимов, попутно отрезав про экологию и мораль. – Проект перезахоронения прошел госэкспертизу».

Вот только термин «экспертиза» в истории освоения Приангарья изрядно истончился. Например, негосударственные экологи-эксперты написали уже кипу обращений, заявлений и призывов по поводу проекта – тщетно. Эксперты Ростехнадзора усмотрели на БоГЭС нарушение законодательства – проект не прошел государственную экспертизу, – и это строительству не мешает. Всемирный фонд дикой природы (WWF) с февраля собирает подписи под обращением к президенту Медведеву с требованием приостановить строительство ГЭС до проведения полноценной экологической экспертизы и процедуры оценки воздействия на окружающую среду (ОВОС), но краевые власти и инвесторы проекта игнорируют фонд. Видимо, оформлению очередной сырьевой ренты ничто не может помешать.

А что думает по поводу перезахоронения прокуратура? Насколько законны действия инвесторов и Дирекции? Если создание водохранилища классифицируется не как «использование территории» – тогда, может, это «стихийное бедствие»? В таком случае переносу подлежат кладбища целиком, согласно все тому же закону «О погребении». Или вот еще, в том же законе: «Государство гарантирует погребение умершего с учетом его волеизъявления, или волеизъявления его родственников». Все соответствующие вопросы «МК» задал прокурору Красноярского края Юрию Баранову и теперь ждет ответа.

ХХХ

Помимо экологических рисков и юридической сомнительности перезахоронение связано с еще одной проблемой – морально-этической. Правда, вопрос такого рода бессмысленно адресовать Дирекции или инвесторам. Зачем, если даже самих переселенцев он не особенно волнует? И из ответов очень быстро становится понятно – почему. «Я больше всего боялась, что могилы уничтожат без предупреждения, а кости сожгут. Как в Алешкино», – вздыхает Ольга Григорьевна. Упомянутую деревню-колхоз в Кежемском районе уничтожили в числе первых, еще в 1980-х. Подруга рассказывала: приехала в 1995 году к родителям на могилку, но даже кладбища не нашла, только ямы в земле.

Нынешние элиты, конечно, гуманнее: можно написать заявление, и тогда прах твоих предков даже не затопят. Раньше – в те же 1980-е годы – депортируемых не спрашивали, селили куда придется. Ныне же заявление предлагали писать с указанием предпочтительного места жительства. Только что с того? Свободная жилплощадь – лишь в депрессивных, дотационных территориях.

А еще раньше, в тридцатые годы, в будущем ложе водохранилища проходили массовые расстрелы. В основном – «раскулаченных» крестьян. «Доподлинно известно только количество убитых с августа 1937-го по ноябрь 1938-го года, сто девятнадцать человек», – рассказывает председатель красноярского правозащитного общества «Мемориал» Алексей Бабий. Общего числа расстрелянных никто не знает. Сталин не любил бумажек, а потому дезориентированные историки называют от пятисот до тысячи погибших. «Мы так и не успели найти захоронения», – досадует Алексей Андреевич.

Теперь и не найдут. И «санитары ложа», можно быть уверенным, их не обнаружат, «специальным раствором» не обработают. Какого вреда тут больше – экологического или морального?

Сами ангарцы этими вопросами задаются редко. Когда десятилетиями тебя вынуждают жить по принципу «сейчас очень плохо, но было еще хуже», активная позиция атрофируется. Действительно: пусть воруют, пусть выгоняют на улицу. Спасибо хоть не расстреливают.

Нынешняя же власть не то что уроки истории – саму себя не помнит. Во время переселения бывший руководитель Дирекции Владимир Навродский создал комиссию по урегулированию конфликтов между жителями и новыми хозяевами Нижнего Приангарья. Был ли хоть один конфликт решен в пользу первых? Когда-то Навродский не стал отвечать на запрос, хотя и должен был. А сейчас уже и не должен – не при должности.

Тамара Навродская, ведущий инженер Дирекции, в прошлом году уверяла через газету «Советское Приангарье», что в той же Кежме перезахоронения полностью выполнены, а в этом году одних только заявлений на перенос могил подано больше трехсот. Как можно было так просчитаться? Вопросы адресовать некому. Навродская, как и Навродский, ушла.

ХХХ

Нередко ветераны военных действий, чтобы забыть виденные и творимые ужасы, становятся алкоголиками или садятся на иглу. У наших властей тоже есть свой «героин» – сырьевой, и алюминиевая игла для инъекций. Лучшее средство для безмятежности и забвения.

Станислав ЭТКИНД