Раньше в песнях пелось – «величавая Ангара», а сегодня – вонючее болото

Мария Федосеевна и Владимир Анатольевич Киселевы – мать с сыном, уроженцы села Кежма, затопленного водами Богучанского водохранилища. Считают, что из-за создания Богучанской ГЭС Кежемский район угробили и экономически, и социально: деревни, например, стали умирать сразу, как только заговорили о строительстве новой ангарской гидроэлектростанции…

– Как давно вы переселились в Кодинск?

(МФ.) — Я 17 лет уже здесь живу, но до сих пор, кажется, что это временно, не могу привыкнуть. Некоторые переселенцы говорят, что только здесь (в городе) жить и начали, я не знаю про какую они жизнь… Дети мои (указывает на Владимира) жили в Кежме до самого конца, пока дома наши не сожгли.

– У Вас есть проблема с получением жилья?

(ВА.) — Я не прописан нигде, подселили меня на кухню, в дом для переселенцев. А своего жилья нет. Вопрос уперся в оформление документов. Много бумаг нужно, и технический паспорт и кадастровый паспорт на дом надо найти. Квартира, которую мне в итоге дали — оказалась в недостроенном доме, временно меня подселили здесь, но пока шло время ожидания, деревню уже зачистили, там дома наши сожгли. А квартиру давали только тогда, когда человек выписывался и старого дома.

– Какие проблемы на новом месте жительства возникают?

(ВА.)- Какие проблемы? (немного помолчав) Одиночество что ли?

– Такие, которых не было в деревне…

(ВА.)- За квартиру я сейчас не плачу, официально нигде не проживаю. А возраст такой, что работать уже никуда меня не возьмут. Никаких плюсов от переселения я не почувствовал, разве что связь тут лучше стала. В Кежме все для жизни было – и ДК и банк, все необходимое можно было найти. В общем — бердам, а не переселение, кругом одно вранье…

Вымотали все из людей. (Мария Федосеевна подхватывает разговор). Жили прекрасно, никто бы не уехал отсюда. У нас очень богатый край. Раньше в песнях пелось – «величавая Ангара», а сегодня вонючее болото.

Переселение нечестное – те, кто похитрее получил по несколько квартир, а мы – коренные – остались обобранными. Воду пустили, село затопили – а людей не всех расселили.

– Расскажите о вашем хозяйстве? Что с ним стало?

(ВА.) — В Кежме у нас было 2 дома – один собственный, другой родительский – находились они рядом. В деревне были подсобные помещения, бани, стайки, держали и уток и свиней, коров, куриц – все это пришлось ликвидировать. Перевозка вещей тоже превратилась в бердам. Был ограниченный транспорт, многие вещи побросали, все инструменты которыми использовались в деревне, там и остались.

(МФ.) — Мы все потеряли. Что можно перевезти в эту конуру? Ничего.

– Что думаете о Богучанской ГЭС?

(МФ.) – Я боюсь, что однажды она не выдержит и произойдет катастрофа.

(ВА.) — Я никогда не поддерживал строительство Богучанской ГЭС, до начала стройки и работа была и жизнь была… Если государству нужна эта стройка, пусть строит, но переселять-то надо нормально. Был 42 кв. м. дом в деревне, сейчас мне по закону о переселении полагается 33 кв. м., да и тех нет.

А очистку ложа БоГЭС даже посредственной назвать нельзя – все разворовано, да разграблено. Оценка этих работ отрицательная.

– Какие-то изменения после затопления заметили?

(ВА.) — Рыбалка была на Ангаре, ловили для себя, не на продажу, массового отлова никогда не было, поэтому всегда рыба была хорошая. Купаться бегали, берег был чистый, галька лежала, никакой травы не было. Заходишь купаться, а там пескари ноги щекочут… исчезли они.

(МФ.) — Сейчас сплошь суррогатом питаемся, раньше у нас все свое было – знали, из чего еда была сделана. Цены растут постоянно, коммунальные платежи… Сколько людей уже инсульты получили от этой нервотрепки. Пенсия мизерная, хорошо еще, что больницы бесплатные.

– Расскажите о советской программе переселения.

(ВА.) – Я, когда в армию уходил в 1975, думал, вернусь уже в новый поселок. Дома должны были быть брусовые – хорошие, но это только на бумагах. В реальности строительством занимались жулики (так местные называют заключенных) и качество было низким, впрочем, и сейчас такая же история происходит.

Новый поселок так и не построили, туда не переселяли людей, а те дома, что успели поставить – тут же и разобрали. Я считаю, что район угробили, и экономически и социально. Как только начали поговаривать о затоплении, сразу все пошло прахом, а поговаривать стали лет 30 назад. Постепенно деревня стала умирать – это было видно, палисадники, вот, перестали красить…

– Где бы вы хотели жить и как?

(ВА.) — Переселиться я бы хотел в частный дом и с землей желательно. Много-то и не надо, 5-6 соток, можно до 10-ти. Было бы легче.

– После переселения в город, что стало с Вашим благосостоянием?

(ВА.) – Уменьшилось, конечно… В деревне на свое 30-летие я дом себе с машиной купил, еще и на книжке сберегательной осталось немного.

– Какая память сохранилась у Вас о Кежме?

(ВА.) – Несколько фотографий дома может, есть, а специально ничего не снимали. Из праздников до сих пор помню 300-летие Кежмы. Это было в 1966 году. Огромное празднество было, тройки по улицам разъезжали, весело было.

(МФ.) — Только память осталась. В деревне ощущалась общность, в городе этого нет, общения большого нет, одиночество, каждый занимается своими проблемами.

– Вместе с переселенцами время проводите?

(ВА.)- Нет, я никуда не хожу, да и средств нет.

– Деревенские традиции, культуру — вспоминаете?

(МФ.) — А какая культура? Здесь телевизор один.

Беседовал Платон Терентьев