Сергей Шапхаев: построить ГЭС на Селенге – выпустить джинна из бутылки

Доцент кафедры экологии и безопасности жизнедеятельности ВСГУТУ, сопредседатель общероссийского социально-экологического союза Сергей Шапхаев рассказывает о том, какие риски несут проекты ГЭС в бассейне Селенги и как Россия может противодействовать планам Монголии.

— Сергей Герасимович, вы уже давно так или иначе занимаетесь темой монгольских ГЭС. Почему, на ваш взгляд, она так обострилась в последние годы?

— Это связано с экстремально низким уровнем Байкала в 2014–2015 годах на фоне затянувшегося маловодья, которое продолжается в нашем регионе уже более двух десятков лет и обусловлено особенностями глобальной циркуляции атмосферы. Именно в такие моменты антропогенное воздействие наиболее опасно, поскольку экосистема Байкала находится в своеобразном стрессовом состоянии, которое в естественных условиях преодолевается за счет существующих компенсаторных механизмов. Но они еще плохо изучены и испытывать их на прочность, не понимая сути происходящих процессов, достаточно рискованно. И в этом плане надо рассматривать, во-первых, существующие ГЭС Ангаро-Енисейского каскада. В первую очередь, я имею в виду Иркутскую ГЭС, которая продолжает оказывать прямое негативное воздействие на уровень Байкала. И, во-вторых, мы должны говорить про те ГЭС, которые только проектируются в бассейне реки Селенга на территории Монголии.

Ожидается, что маловодный период вот-вот закончится, хотя есть и прогнозы, что он может затянуться до 2025 года. Но не исключено, что уже в этом году перелом наметился, потому что Селенга сейчас достаточно полноводной стала. А это будет означать, что возрастут риски наводнений. Дожди летом прошли. И в Бурятии даже в южных районах вода выходила на пойму рек и были частично затоплены некоторые населенные пункты.

Тем не менее, именно в такой вот период маловодья проекты монгольских ГЭС выглядят наиболее опасными. Вот смотрите, в 2001 году было принято постановление правительства РФ, которое ограничило колебания уровня Байкала в метровом диапазоне. Но сейчас уже ясно, что регулировать уровень мы способны только в период нормальной, средней водности. А когда экстремальная водность приходит — что низкая, что высокая — как нам регулировать уровень? Каждый раз, когда такая ситуация возникает, идет борьба с последствиями — вместо того, чтобы выработать четкий план действий на период таких экстремальных погодных и климатических условий. Вот новое постановление правительства РФ вышло без какого-либо обоснования, фактически оно зафиксировало уже случившееся решение, которое было принято практически в режиме ЧС. Кроме того, должны быть внесены поправки в два таких ключевых документа. Один называется ПИВР, второй ПТЭБ. Расшифровывается это как «Правила использования водных ресурсов озера Байкал Иркутского водохранилища», а ПТЭБ — это «Правила технической эксплуатации и благоустройства» водохранилища. Ведь Байкал с точки зрения гидроэнергетики — это регулируемое водохранилище, которое позволяет накапливать воду, потом ее сбрасывать и вырабатывать электроэнергию.

— Вы считаете, что это постановление вредно для Байкала?

— Оно не решает, а лишь усугубляет проблему регулировки уровня Байкала, давая гидроэнергетикам в силу расплывчатых формулировок возможность в принципе достаточно произвольно регулировать уровень Байкала, расширяя диапазон разрешенных колебаний в два с лишним раза. Понимаете, в чем дело. Все наши требования направлены на то, чтобы гидроэнергетики придерживались природных циклов, которые были до строительства Иркутской ГЭС, но на новом среднемноголетнем уровне, к которому Байкал в роли водохранилища за 50 лет более или менее адаптировался. И тем самым не наносили урон самой биологической экосистеме Байкала. Что сейчас происходит? В апреле обычно бывает минимальный уровень по природным причинам, затем он повышается примерно до октября месяца, потом идет спад опять до апреля. Эти внутригодовые циклы, установленные природой, энергетики искажают примерно на месяц. То есть они на месяц позже сдвигают минимум, а когда Байкал достигает максимума, они его держат дольше, чем по природным условиям. Это наносит достаточно сильное негативное воздействие (стресс) на прибрежные экосистемы, которые, собственно, и отвечают за чистоту Байкала.

А такие экстремальные случаи маловодья и катастрофических наводнений случаются достаточно редко, один раз в 20–30 лет и даже 60 лет, когда внутригодовая амплитуда уровня достигает двух метров. Как вы знаете, Байкал в целом — слабопроточный водоем. Ежегодно в него впадает от 40 до 90 кубических километров воды. И воды не очень чистой. Но в глубоководной части она остается чистой, благодаря уникальным биологическим и гидрохимическим механизмам самоочищения. Но вся эта кухня, эта защитная рубашка, базируется в мелководных заливах Байкала. Большое значение имеет и дельта Селенги, через которую проходит половина стоков Байкала.

Диапазон от 40 до 90 — очень большой, все регулируется осадками на самом деле. А осадки зависят от глобальной циркуляции атмосферы, вся кухня которой находится в большинстве случае в океанах.

— Это сейчас все регулируется осадками, а если появятся ГЭС в Монголии, то будет регулироваться еще и человеком?

— Да. И эта проблема не решаема в принципе. Если мы уже сейчас в определенные рамки поставили Иркутскую ГЭС и весь ангарский каскад и теоретически сможем добиться соблюдения гидроэнергетиками природных режимов колебаний уровня озера, то любая ГЭС, построенная на приточной реке, начнет искажать внутригодовые и межгодовые колебания стока. Иркутская ГЭС сейчас просто на месяц сдвигает минимум, чтобы накопить больше воды, наиболее сильные искажения в природный уровенный режим она вносит в периоды экстремального маловодья и многоводья. И мы можем благоприятно для Байкала повлиять на работу этой станции, добиваясь решения ряда технико-организационных проблем (углубление водозаборов ТЭЦ-10на Ангаре, а также вынос незаконных строений в затопляемой пойме Ангары ниже плотины ГЭС). А как мы сможем влиять на работу ГЭС в Монголии?

Всего один нюанс. В мелководных заливах Байкала зреет кормовая база, в частности, для омуля. И там масса других организмов обитает, все они связаны между собой, и все они в конечном итоге работают на то, чтобы вода в Байкале была чистая. Если нарушить природные циклы, особенно на мелководье, икра обсыхает, а желтокрылка — основная кормовая база омуля — погибает. И рыба, которая как раз нерестится в это время, погибает. Омуль мельчает, вырождается, что сейчас и происходит. Байкал объявлен участком Всемирного наследия ЮНЕСКО, государство берет на себя обязанность охранять его экосистему. Чтобы ее охранять, нужно восстановить эти природные циклы. Теоретически это можно сделать. И во многом уже это сделано. Но когда ГЭС стоит на входе, то… Ведь любая ГЭС в Сибири строится для того, чтобы вырабатывать больше электроэнергии зимой. А для того, чтобы этого добиться, когда холодно, в пиковые нагрузки, было больше воды, необходимо сток увеличивать зимой. Летом его накапливать, а зимой сбрасывать. Поэтому все эти внутригодовые циклы нарушаются, иначе нет смысла строить ГЭС. Так что если есть ГЭС, то циклы по определению обязательно будут нарушаться. Особенно зимой. Зимой очень маленький сток на реках.

Плюс повышение температуры воды. Наиболее жизнеспособная из четырех на Байкале селенгинская популяция омуля в период маловодья уходит на территорию Монголии и там нерестится. Когда икра находится на дне в зимний период, она очень чувствительна к температурным колебаниям. Должно быть 0,6 градусов. Любое отклонение на одну десятую приводит к тому, что икра либо становится нежизнеспособной, либо гибнет. Ну вот представьте себе, что зимний сток будет в несколько раз увеличен за счет ГЭС в Монголии. Естественно, температурный режим нарушится, вся эта икра погибнет.

— Да. Тогда у нас в стране был бум гидростроительства, подобные проекты штамповались десятками. С технической стороны все эти створы были неплохо проработаны — конечно, с поправкой на время и существовавшие на тот момент стандарты. Что сделали наши монгольские соседи? Сдули пыль с этих документов, передали их французам или немцам по конкурсу, те их чуть-чуть модернизировали, привели в соответствие с современными международными нормами и стандартами — и все, проекты готовы. И если Монголия запуститдве-три первых станции, то джин будет выпущен из бутылки, и дальше все пойдет по нарастающей. Естественно, на Байкале это может сказаться самым негативным образом.

— Какие, на ваш взгляд, могут быть самые негативные последствия?

— Самое неприятное — это если не будут запущены законодательные механизмы оценки этих экологических и социальных последствий, обеспечивающие прозрачность и независимый учет мнений экспертного сообщества. Сейчас нас больше всего беспокоит ГЭС на реке Эгийн-гол. Она самая крупная из трех, ее проект уже готов. Он выполнен при участии французской инжиниринговой компании, утвержден правительством Монголии, соглашение о выдаче кредита с Эксимбанком Китая подписано. Да, китайцы сейчас заморозили выдачу 1 млрд долларов на подготовку инфраструктуры — дорог, ЛЭП, а также на строительство самой ГЭС.

Две другие ГЭС — на Селенге в местности Шурэн и на Орхоне — идут через Всемирный банк. У банка правила более жесткие, и там еще можно как-то это все сделать по-человечески. Оценить, чем это все обернется. А проект ГЭС на реке Эгийн-гол обсуждался с местным населением весьма формально, причем люди, которые непосредственно могут пострадать, проинформированы о последствиях толком не были, им не предоставили гарантии предоставления компенсаций при переселении из зоны затопления. Мы сами убедились в этом в конце июля -начале августа этого года, когда вместе с нашими монгольскими коллегами посетили пойму реки Эгийн-гол в планируемой зоне затопления и встречались с местными чабанами. Благодаря программе «Шелковый путь», в рамках которой Китай рассчитывает работать в тесном контакте с Россией, китайское руководство решило пока не обострять ситуацию и заморозило выдачу кредита правительству Монголии.

— Ну, они умеют ждать.

— Да. По крайней мере, до тех пор, пока Комитет всемирного наследия ЮНЕСКО не даст свое заключение и не оценит все экологические последствия. И тогда Китай примет окончательное решение. Поэтому сейчас сложилась такая хорошая ситуация, когда можно воздействовать, в том числе и на китайцев, потому что они могут и другие оставшиеся ГЭС профинансировать. У них денег хватит.

— А зачем им строить ГЭС в Монголии?

— Для поставок дешевой электроэнергии на проекты по разработке месторождений полезных ископаемых — угля, урана и так далее, в частности, в районе пустыни Гоби. Вся продукция этих месторождений будет экспортироваться в Китай. Поэтому китайцы заинтересованы, чтобы была электроэнергия, была вода. Поэтому в рамках ГЭС Орхон, например, планируется построить отводной канал в Гоби. То есть в перспективе вода из бассейна Селенги вообще будет изыматься. Поэтому все эти проекты очень опасны.

— Для китайцев важнее все-таки вода или электроэнергия?

— Для них важнее месторождения.

— Россия может предложить альтернативы?

— Россия предлагает Монголии альтернативы, которые исключают строительство ГЭС.Во-первых, монголам тарифы на электроэнергию можно не только снизить, которые сейчас, как они жалуются, мы им слишком «задрали», но и помочь модернизировать их электросетевое хозяйство и согласовать его работу с российской энергосистемой, введя общие протоколы и стандарты. Переговоры об этом уже идут.

Во-вторых, очень крупный проект «Гоби ТЭК» в пустыне Гоби, в рамках которого планируется строительстве ветровых и солнечных станций. Это международный проект, в котором участвуют Корея, Япония, Германия, тот же Китай, США. Россия там тоже обозначила свое присутствие. А в целом речь идет об Азиатском суперкольце.

Но самое реальное, конечно, это расширение действующих межгосударственных ЛЭП между нашими странами. Для этого, по сути, и делать ничего не нужно — вложиться в модернизацию сетей, пару новых трансформаторных станций построить. И тогда можно будет снизить потери при транспортировке электричества. А дальше еще одну ЛЭП построить до Гоби, чтобы или обеспечить дешевой электроэнергией месторождения, или же стабилизировать работуВИЭ-генерации проекта «Гоби ТЭК». Нам, экологам, такая альтернатива кажется самой правильной, поскольку речь идет о возобновляемой энергетике. И без строительства ГЭС, которые выводят из оборота наиболее ценные сельскохозяйственные земли практически навечно, которых в Монголии и так не хватает.

— Возвращаясь к рискам…

— Про омуля я уже рассказал. Еще один риск — сейсмический. Байкал находится в Байкальской рифтовой зоне, как известно, которая продолжается до озера Хубсугул в Монголии. И все эти ГЭС попадают в эту сейсмоопасную зону. Сильные землетрясения, которые бывают время от времени, могут привести в разрушению плотин, и пойдет динамическая волна прорыва. Есть предварительные расчеты. Это будет как цунами. Вал воды смоет все прибрежные населенные пункты на территориях Монголии и Бурятии и дойдет до Улан-Удэ. Мы бы очень хотели, чтобы монголы сделали более точные расчеты за счет денег Всемирного банка или китайцев. Естественно, ничего хорошего не будет, если такой вал воды придет в Байкал. Такого еще не случалось.

И еще один негативный момент связан с тем, что любая плотина задерживает наносы. Как известно, Селенга все-таки больше равнинная река. И довольно мутная. Эти наносы очень нужны дельте Селенги, потому что дельта — это биологический фильтр. Вот эта система наносов, она все время пополняется, и любое долговременное нарушение приведет к тому, что дельта как биофильтр начнет работать плохо. Это тоже будет большой урон для Байкала, вся биота окажется под ударом.

Ну и гидрологические циклы, о чем я уже тоже говорил. В период заполнения ГЭС воды будет мало, а сейчас и так период маловодья. Все пастбища, сенокосы, люди, которые живут вдоль дельты, а в основном люди же ближе к воде жмутся, — все они пострадают. Они и сейчас уже страдают. А будут еще больше.

— На ваш взгляд, что мы можем сделать? Как повлиять на Монголию?

— Влиять надо не только на Монголию, но и на Россию, поскольку эти вопросы, как было сказано выше, взаимоувязаны. Существуют процедуры, в рамках которых все эти проблемы разруливаются, включая и проблемы регулировки уровня Иркутской ГЭС. Во-первых, международные соглашения, которые Монголия и Россия подписали и ратифицировали. Это Конвенция ЮНЕСКО о сохранении культурного и природного наследия. В статье 6 части 3 написано, что государство, которое ратифицировало эту конвенцию, обязуется не приниматькаких-либо преднамеренных действий, которые могли бы причинить прямо или косвенно ущерб объектам Всемирного наследия на территории соседнего государства. А Байкал — это объект Всемирного наследия. Этот пункт является ключевым. И если экспертное сообщество через процедуры общественного обсуждения докажет, что будет нанесен ущерб или просто есть высокие риски ущерба Байкалу, то Монголия, согласно этой конвенции, не получит права строить ГЭС в бассейне Селенги. Иначе она пойдет на прямое нарушение международных обязательств. И должна будет выйти из конвенции. Но такого прецедента вообще за всю историю ЮНЕСКО не было. В Монголии, кстати, есть и свои объекты Всемирного наследия — и культурного, и природного. Очень сложно представить, что она пойдет на выход из конвенции. И самое главное, ни один нормальный инвестор деньги ей на такие проекты в этом случае не даст.

— А как же заявления того же Дурзе Одхуу, который говорил, что если Китай не даст денег, найдутся другие инвесторы?

— Это просто эмоции. Тут вопрос даже не в Китае и не в финансировании. Монголия просто не пойдет на нарушение международной конвенции ЮНЕСКО.

— Да. Во-вторых, со стороны Всемирного банка. Потому что у этой организации достаточно жесткие экологические стандарты. Даже если они пойдут на их смягчение, чего мы опасаемся, ситуации с Монголией это не коснется. Там есть один пункт, где написано, что проекты, которые приводят к нарушению международных обязательств страны, которая получила займ от Всемирного банка, банком не финансируются. Как только ЮНЕСКО выступит железно против, денег банк не даст. Это они нам прямым текстом говорят.

— Да, но в операционной политике Всемирного банка есть пункт, где написано о кумулятивных оценках. То есть важна интегральная оценка всех проектов, которые банк может и не финансировать. Монгольская сторона была вынуждена включить в техническое задание на разработку региональной экологической оценки и оценки воздействия на окружающую среду и социум по всем своим ГЭС вот эту кумулятивную оценку. И там стоит Эгийн-гол. Все. То есть банк теперь уже взял под свой контроль и Эгийн-гол, хотя монгольские чиновники всячески этому препятствовали. А китайцы уже сказали официально, что если эксперты скажут, что все плохо, мы денег давать не будем, а сейчас пока кредит замораживаем. В настоящее время, когда будет обсуждаться на территории РФ Техническое задание для двух проектов ГЭС, весьма актуально разделить и рассматривать сначала региональную экологическую оценку, где сидит кумулятивная оценка и можно будет оценить альтернативы без ГЭС, а уж потом по ее результатам рассматривать оценку воздействия на окружающую среду и социум конкретного выбранного проекта. И еще не факт, что это будет ГЭС.

— Какие еще пути?

— Рамсарская конвенция — дельта Селенги включена в список водно-болотных угодий международного значения. Что касается Конвенции об оценке воздействия в трансграничном контекте Эспо-1995, то, к сожалению, эта конвенция, хоть и подписана и Россией, и Монголией, остается до сих пор не ратифицированной в парламентах наших стран. Это плохо, потому что она детально регулирует трансграничные взаимодействия. Но пока имеет рекомендательный характер. Тем не менее, этой конвенцией необходимо тоже пользоваться, и на территории России на нее есть прямая ссылка в нормативной документации, регулирующей процедуру оценки воздействия на окружающую среду в трансграничном контексте.

— А что мешает ЮНЕСКО такое железное НЕТ сказать уже сейчас?

— Им нужна дополнительная информация. Наши эксперты ее дают. До 1 февраля 2017 года Россия и Монголия должны предоставить в ЮНЕСКО отчет по выполнению рекомендаций по охране Байкала, в том числе и по ангарским и монгольским ГЭС. И на заседании Комитета Всемирного наследия будет приниматься решение — вплоть до того, чтобы включить Байкал в список природных объектов, находящихся в опасности. Это самое большое, что может сделать ЮНЕСКО. Для имиджа страны это будет очень плохо.

— А у нас есть такие объекты вообще?

— Пока нет. Хотя попытки включить были, в том числе и Байкал — «Гринпис» предлагал. А в целом Монголия и Россия, согласно рекомендациям ЮНЕСКО, должны провести совместную оценку всей системы управления трансграничными водными объектами. Между нашими странами есть три соглашения — по охране окружающей среды, по трансграничным водам и по торгово-экономическому сотрудничеству.

— Как вы считаете, монголы построят эти ГЭС?

— Не думаю. Они пытались построить опоры моста для Эгийн-гола — это все делала китайская компания. И в ноябре это все прекратилось, они уехали. Стройка заморозилась. На встречу в апреле приезжала эта компания из Китая, где они слушали, раскрыв рот, и потом сказали: «Мы подумаем, куда мы полезли». И поехали домой. Им не хочется деньги терять. Китайцы делали все за свой счет, имея в виду, что им потом заплатят, а кредит заморозили. Вот и стимул пропал. А монголы ничего не построят. У них денег-то нет.

Естественно, они заинтересованы в снижении тарифов и вообще в оптимизации работы их энергосистемы, и здесь у России и Монголии взаимный интерес. Тем более там сменилось правительство. Вопрос в принципе в большей степени политический. Был там даже лозунг «Освободиться от зависимости от северного соседа». При этом все понимают, что они освободятся, но тут же попадут в объятия соседа с юга, что возможно для Монголии еще хуже. Мы как экологи не хотим, чтобы Байкал и благополучие населения наших стран, очень сильно зависящее от здоровья водных экосистем, стали разменной монетой в геополитических игрищах. Отстаивание экологических приоритетов, зафиксированных в международных документах обеими странами, — вот наиболее правильный вектор решения всех спорных вопросов трансграничного характера.

— Дело в том, что их главный рупор в этой части — это директор Эгийнгольской ГЭС, а он понимает, что если проекта не будет, то он лишится своего рабочего места. Есть его прямая заинтересованность в этом вопросе. Все, что происходит в Монголии, — кривое зеркало России, излишне много политики. С точки зрения политики простых решений нет. Но нашим странам придется договариваться, ведь взаимных проектов с Монголией много — железная дорога, поставки мяса, культурные и образовательные проекты.

А население в целом плохо представляют, что это вообще за ГЭС такие. Между тем если их построят, там будут затоплены лучшие пахотные и пастбищные земли. А там люди живут, скот пасут, у них дефицит пастбищ. С ними никто не обсуждал проекты ГЭС. Им просто сказали: «Вопрос решен, собирайтесь и переезжайте на другой берег Селенги». А там тоже пастбища и уже все схвачено, их там никто не ждет. Так что потенциально в Монголии зреет социальный конфликт. Скотоводам эти ГЭС вообще не нужны.

— Все-таки эта тема — это такой провал во внешней политике России? Мы проморгали это все что ли?

— Да. Пока китайцы реально не дали денег, мы не чесались. Отношение было легкомысленным. Несмотря на обилие бюрократических структур по двусторонним соглашениям, все реальные вопросы заматывались и общественность практически никак не могла влиять на процесс принятия решений. А когда уже опоры моста через Селенгу поставили, начали прокладывать дорогу, две тысячи археологических памятников выкопали — тогда зашевелились. Ну и помог Всемирный банк, в который мы жалобу написали. Банку в принципе до лампочки, в какой стране проект — если правила нарушены, они закрывают финансирование. Но на строительство ГЭС Всемирный банк денег и не собирался давать, и там уже не рады, что вообще с монголами связались. Потому что за прошедший год они освоили только часть средств, но и качество этих работ оставляет желать лучшего.

Мы надеемся, что на очередном 20-м заседании монголо-российской межправительственной комиссии по торгово-экономическому и научно-техническому сотрудничеству (сопредседатели с российской стороны — министр природных ресурсов и экологии РФ, с монгольской — министр финансов Монголии), запланированной в Улан-Баторе во второй половине сентября 2016 года, будет, наконец, рассмотрен ход выполнения рекомендаций 38, 39 и 40 сессий Комитета Всемирного наследия ЮНЕСКО по Байкалу и в части монгольских, и ангарских ГЭС, большинство ключевых пунктов которых не выполняются уже третий год!

Беседовал Александр Попов