Ангарские ГЭС уже изменили Байкал. Во что превратят Байкал ГЭС в Монголии?

Байкал снабжает энергией пол-Сибири и чувствует землетрясения за 5600 километров лучше сейсмографов. Но может не пережить стирку белья на турбазах и проект по электрификации Монголии, предполагающий строительство плотинных ГЭС на байкальских притоках.

Село Посольское — это две параллельные улицы одноэтажных бревенчатых изб и рыбзавод с надписью «Слава труду!» на фасаде. Главная достопримечательность — белокаменный мужской монастырь, которому триста с лишним лет. Давным-давно, рассказывают местные (которые сами этого времени, конечно, не застали), в монастырской церкви не пользовались купелью, а младенцев выносили крестить прямо в Байкал, куда из монастыря вела лестница. Сейчас это было бы труднее: между монастырскими стенами и Байкалом метров семьдесят — сначала кочки с сухой болотной травой, потом песок вперемешку с галькой.

И наконец, самое глубокое озеро на планете. Начинается оно полосой воды глубиной с лужу, где плавает недовольная чайка, почти задевая брюхом дно. Дальше, метрах в десяти от суши, полоса сугробов из ледяной крошки, которую волны пригнали к берегу — пусть на улице и начало мая.

Вода в озере стоит на самой низкой за много лет отметке: 455 метров и 87 сантиметров над уровнем моря. В январе информагентст­ва сообщили, что Байкал опускается ниже критического уровня в 456 метров. В Кабанском районе Бурятии, к которому относится и Посольское, жаловались на пустые колодцы и на дым от горящих посреди зимы торфяников: торф загорелся, когда вода ушла из окрестных болот.

Формула народного гнева — так, по крайней мере, выражались местные жители на форумах — была простая: «энергетики слили Байкал».

Почему энергетики? Еще 56 лет назад, в 1959-м, Байкал превратился в водохранилище, уровень которого регулируют люди. Ангару — единственную реку, которая вытекает из озера — перекрыли плотиной Иркутской ГЭС. Это первая в цепочке (специалисты говорят — «в каскаде») из четырех электростанций на одной реке, которые обеспечивают энергией пол-Сибири: последняя, Богучанская ГЭС, стоит на 1270 километров ниже первой по течению Ангары.

Байкал — нечто вроде гигант­ской батарейки, которая накапливает в себе стратегический запас энергии и заставляет турбины крутиться. Сколько ГЭС дадут электричества, напрямую зависит от того, насколько быстро из озера спускают воду.

Главный инженер Иркутской ГЭС Евгений Колесников устраивает экскурсию по огромному залу плотины, внутри которого, кажется, запросто мог бы взлететь, развернуться и приземлиться легкомоторный самолет. По крыше зала ездят неслышные из-за гудения турбин автомобили: плотина — это еще и часть городского моста с оживленным движением.

Уровень воды по левую руку на 30 метров ниже, чем по правую. Поэтому слева высокие стеклянные окна, а справа глухая стена, на которую всей своей тяжестью давит Ангара. По центру стены — десятиметровой высоты картина маслом в тяжелой раме: Ленин в полный рост позирует на фоне ГЭС, построенной через 35 лет после его смерти. Да и весь остальной антураж внутри не менялся с 1950-х: высокие мраморные плинтусы, старые стенные шкафы из светлого лакированного дерева со скругленными углами, и вместо офисных ртутных ламп-трубок — светильники из молочного стекла на гнутых латунных ножках, выступающие из стен.

Колесников называет цифры. 7,2-метровый стальной винт турбины весит 100 тонн и делает 83 оборота в минуту. Прямо сейчас одновременно крутятся пять таких винтов, и вместе они пропускают через себя каждую секунду 1300 тонн байкальской воды.

Сразу после строительства плотины средний уровень Байкала поднялся на метр (что заставляет как минимум усомниться в истории про крещение младенцев прямо у монастырских стен в Посольском — сто лет назад вода стояла все-таки ниже). А уровень реки на подступах к Иркутску поднялся на 30 метров; это высота десятиэтажного дома.

Ради ГЭС пришлось затопить 70 километров еще дореволюционной Транссибирской магистрали от Иркутска до Байкала: теперь рельсы с царскими клеймами лежат и ржавеют на 30-метровой глубине, и только у самого берега озера можно найти место, где они выглядывают из-под воды. Дальние поезда в сторону Владивостока с тех пор идут обходным путем.

Электростанция, которая до такой степени заставила окружающий мир подстраиваться под себя, — сама заложник огромного множества ограничений. Решение, какую часть Байкала можно слить, принимают все равно не здесь, а в Красноярске, в Енисейском бассейновом управлении (Ангара впадает в Енисей). А на ГЭС выполняют готовый план.

Во-первых, воду из Байкала нельзя сливать слишком медленно. Ангара ниже по течению обмелеет, станет несудоходной, и какие-нибудь баржи с углем сядут на мель раньше, чем дойдут до порта разгрузки. Водозаборники, откуда вода поступает в водопровод города Ангарска (или другого города ниже по течению), обнажатся и станут всасывать воздух.

Слишком быстро тоже нельзя — иначе Иркутск затопит. Причем затопит, даже если делать все по инструкции, составленной в 1950-е: с тех пор многие десятки зданий, от государственных заводов до частных дач, успели построить слишком близко к воде.

А если зазеваться во время паводков, когда всюду тает снег, то поднимется сам Байкал — и под воду уйдут жилье и дороги по его берегам.

Весной 2014 года ученые из Лимнологического института Сибирского отделения РАН в Иркутске пообещали энергетикам бурный приток в озеро. И энергетики заранее (потому что лишние миллиарды тонн никак не спустишь за день) начали готовиться. Байкал опустили до отметки 456 метров и 5 сантиметров. С января по май 2014 года, пока весь снег еще не растаял, на ГЭС спускали через плотину по 2000 кубометров в секунду, в полтора раза больше, чем сейчас. Колесников с огорчением говорит: «Год был крайне засушливым». В июле в бассейне главных рек, впадающих в Байкал, выпало вдвое меньше осадков, чем ожидалось; в августе и сентябре ситуация была немногим лучше. И к ноябрю 2014-го стало окончательно ясно, что зимой Байкал опустится ниже критической отметки.

Лимнологический институт — это брежневская четырехэтажка с бесконечными коридорами в иркутском Академгородке. Слово «лимнология» означает «озероведение», и во всей России есть ровно один НИИ, посвященный этой науке.

Здесь, к примеру, выяснили, что Байкал лучше лабораторных сейсмографов чувствует далекие землетрясения. Когда в 2011 году в Японии случились подземные толчки и цунами, разрушившие АЭС в Фукусиме, Байкал немедленно отреагировал — пусть до эпицентра и было целых 3300 километров. По воде озера побежала 20-сантиметровая волна — как рябь по поверхности пиалы с чаем, которую слегка толкнули. Точно так же Байкал отозвался на серию землетрясений у берегов Суматры, в 5600 километрах от озера.

Эти выводы команда гидрологов во главе с Николаем Граниным смогла сделать на основе своих сверхточных наблюдений за уровнем озера. Если тот в точке замера внезапно изменится буквально на секунду, датчики немедленно зарегистрируют изменения.

Точно так же датчики фиксируют характерные только для Байкала стоячие волны, так называемые сейши, с периодом колебания ровно в 4 часа и 51 минуту: у озера, как у гитарной струны, есть своя фундаментальная частота в герцах. Свои сейши (и свои частоты) имеются и у небольших заливов. Все эти подробности дают понять, что ученые знают озеро со всеми его особенностями ничуть не хуже, чем профессиональный музыкант — инструмент, с которым гастролирует не первый год.

Гранин со своим коллегой Валерием Синюковичем первым делом уточняют смысл слов «критический уровень» из сообщений о том, что Байкал вот-вот обмелеет. Переход этой черты, судя по тревожной интонации зимних новостей, мог бы означать, что дальше начнутся необратимые изменения. Что вымрет добрая половина видов рыб. Что скоро Байкал ждет судьба Аральского моря.

Но ничего такого он не означает. 456 метров и 457 метров над уровнем моря, верхний и нижний критический уровень — это просто цифры, придуманные чиновниками 14 лет назад. В бумаге, датированной 2001-м и подписанной тогдашним премьер-министром Михаилом Касьяновым, говорится, что озеру нельзя позволить выходить за эти границы. Правительство просто сузило до одного метра (то есть примерно вдвое) старый коридор колебаний уровня из советских проектных документов ГЭС образца 1959 года. До постановления правительства озеро десятки раз пересекало обе границы, а в 1982 году и вовсе опустилось на 73 сантиметра ниже «критической отметки» — но никакой катастрофы не случилось.

Никто из ученых, ни в Иркутской области, ни в Бурятии, не может назвать экспертов, которые вывели новые границы диапазона и подсказали их чиновникам. Похоже, что те сами для удобства взяли два подходящих по смыслу целых числа. А у разнообразных докторов и кандидатов наук лишний раз просить совета не стали.

Каждый сантиметр уровня Байкала — это примерно 300 милли­онов тонн воды. Но бывает так, что каждый сантиметр многое значит.

У желтокрылки невыразительное тело кильки и огромные по сравнению с телом драконьи перепончатые крылья. Вообще-то это грудные плавники, но байкальский бычок-желтокрылка пользуется ими совсем не так, как большинство остальных рыб. После того как самка выметывает икру, самец зависает над ней на срок до 80 суток — и все это время крыльями-плавниками, как веером, гонит к икре насыщенную кислородом воду. Если вода отступает, упрямая рыба никуда не уходит и гибнет рядом с невылупившимися мальками.

По большому счету бычку не так важно, на какой именно отметке держится уровень озера. Но резкие перепады этого уровня убивают рыбу и ее потомство.

На судьбу неудачливых самцов желтокрылки можно было бы махнуть рукой — в конце концов не краснокнижный вид. Однако про­блема в том, что на бычков приходится чуть ли не 80 процентов всей биомассы рыб легендарного озера. С точки зрения биолога, главные здесь они, а не омуль или нерпа. «Интереснее всего не осетр, не таймень, не хариус, а именно бычки. Эти маленькие твари, которые в условиях Байкала освоили все глубины. Всю водную толщу», — говорит ихтиолог Игорь Ханаев из Лимнологического института Сибирского отделения РАН.

Желтокрылке — и в конечном счете вообще всему живому в Байкале — угрожает нитчатая водоросль спирогира и ее родственники. Водоросли плотным слоем облепляют те места, куда бычок приходит метать икру. Ханаев считает, что они размножились из-за стирального порошка, который сбрасывают в канализацию на байкальских турбазах: это самый доступный источник необходимого спирогире фосфора.

Если бы все бычки вышли нереститься одновременно, им бы не хватило места в прибрежной полосе уже сейчас. Поэтому у бычка есть три разные популяции (они же — расы), которые выметывают икру в разные месяцы. Вместе с перепадами уровня водоросли, способные набирать массу с момента таяния льда и до декабря, оставляют рыбе совсем уж немного выбора, где и когда заводить потомство.

Эту историю про жизнь и смерть бычка Игорь Ханаев рассказывает весь час, пока ведет свой праворульный пикап из Иркутска в Листвянку — ближайший к городу поселок на Байкале. В Лимнологическом институте Ханаев руководит группой водолазных исследований. А в Байкале у берегов Листвянки строит подводную звонницу с церковными колоколами; во время пробных погружений на дно уже опускали корабельную рынду, буддийский плоский колокол и даже бубенцы, чтобы сравнить звуки.

Машину Ханаев паркует напротив Байкальского музея, который тоже подчиняется Лимнологическому институту. Здесь в аквариуме держат нерп и омулей, осетров и желтокрылок, а за дополнительные 50 рублей можно поучаствовать в «виртуальном погружении на дно Байкала»: вас заводят в специальную комнату с привинченными к полу круглыми табуретками, выключают свет — и под фонограмму («Перископ, я Гаммарус, я на грунте, глубина 1637 метров») на дисплеях в форме иллюминаторов показывают то, что видно из настоящего батискафа. Подводные горячие фонтаны. Медленные хлопья органического снега. Хищного вида рачки-бокоплавы, похожие на креветку и на мохнатую бабочку без крыльев одновременно, в свете прожектора прыгающей походкой гуляют стайками на километровой глубине по озерному дну, где обычно абсолютно темно.

Точно такие же, но живые, сидят, уцепившись конечностями за крупноячеистую сеть из грубой нити, в музейном аквариуме. А канадский батискаф «Пайсис», который начал программу погружений на дно Байкала еще в 1970-е, стоит под прозрачным пластиковым колпаком у входа в здание.

Когда «Пайсис» впервые опустился к самой глубокой точке дна (те самые 1637 метров, про которые говорят в фонограмме), в кабине находился нынешний директор музея Владимир Фиалков. У него пятьдесят два года дайверского стажа: первый раз он нырнул с аквалангом в Байкал в 1963 году и с тех пор провел под водой несколько тысяч часов.

Фиалков много лет изучает строение дна Байкала и смотрит на вещи с точки зрения процессов, которые длятся если не миллионы лет, то по крайней мере многие тысячи. Волны разрушают горные породы. На дне копится многокилометровый слой осадков. На этом фоне 52 года его собс­твенных наблюдений (и 59 лет с момента открытия ГЭС) кажутся мелочью для каких бы то ни было перемен. Фиалков уверен: Байкалу ничего не угрожает, кроме чрезмерного спокойствия. «Некоторые считают: когда уровень постоянный — все хорошо. На самом деле это называется болотом». Чтобы экосистема оставалась здоровой, она требует встряски.

Кроме рыб в озере, есть еще люди на берегу. Но возмущаются, по мнению Фиалкова, те, кого развратили комфорт и цивилизация: «Что делал сто лет назад крестьянин, если из колодца уходила вода? Брал ведро, опускался в колодец на веревке, в это ведро черпал грязь, углублял колодец и получал воду. И все».

Серое пятно на аэрофото­снимке — это провалившийся лед в районе Посольского. Кусок шириной в 113 метров. Когда весной вода отступает, под байкальским льдом, который за зиму успевает вырасти до метровой толщины, образуются пустоты. И ледовой массе ничего не стоит, проломившись, рухнуть на обнажившееся дно, рассказывает доктор географических наук и и. о. директора Байкальского института природопользования Ендон Гармаев.

Его институт расположен в столице Бурятии Улан-Удэ, на противоположном от Листвянки и Иркутска берегу Байкала. Граница между двумя регионами, Иркутской областью и Бурятией, проходит по середине озера и делит его напополам. И ученые по разные стороны границы относятся к изменению уровня слегка по-разному.

Гармаев объясняет главную, географическую, причину. У себя на компьютере он показывает дно Байкала в разрезе — как если бы земную кору начали пилить гигантской пилой на бурятском берегу, а закончили на иркутском. В Иркутской области кривая резко идет вверх: сразу на границе Байкала начинаются горы. А в Бурятии наклон дна еле заметный — и когда уровень воды меняется на сантиметры, береговая линия (например, в районе дельты реки Селенги, где находится Посольское) может отступить или придвинуться на сотни метров.

В итоге поведение Байкала сказывается на жизни двух регионов очень неодинаково.

Но судьбу озера решают не там и не там, а… в Монголии. Гармаев только что вернулся оттуда из очередной командировки и, сидя в своем кабинете в Улан-Удэ, проясняет неочевидный контекст некоторых общих фраз из учебника географии. Все школьники знают: в Байкал впадает триста с лишним рек. Но 70 процентов воды приносят всего три из этих трехсот — Селенга, Верхняя Ангара и Баргузин. Только на Селенгу приходится 50 процентов. Она берет начало в Монголии — и там, в Монголии, ее собираются в близком будущем перекрыть, чтобы добывать электричество. Можно было бы покупать у России, но Россия продает его за границу по цене в одиннадцать раз выше, чем потребителям в Иркутской области — по девять рублей за киловатт-час вместо 80 копеек.

В планах монгольского правительства целых три гидроэлектро­станции на реке и ее притоках, главная из трех — Шурэнская ГЭС в ста километрах от границы с Россией. А еще в Монголии хотят затеять орошение пустынь — и на это тоже понадобится речная вода. В конце марта целая делегация из России во главе с замминистра ездила в Монголию договариваться: если строительство неизбежно, то пусть за ним хотя бы следят российские специалисты.

Ендон Гармаев говорит: «Гораздо страшнее другое: сброс воды будет осуществляться в основном зимой». Чем холоднее — тем больше нужно электричества: в розетки воткнуто больше электрокаминов, в окнах раньше зажигается свет. Значит, и монгольским ГЭС, чтобы выдать сколько требуется мегаватт-часов, придется прокачивать через себя больше воды в зимние месяцы. «А у нас этот сток пойдет поверх льда», — развивает мысль Гармаев. Вместо того чтобы наполнять Байкал, вода из Монголии хлынет поверх замерзшей Селенги, разольется по ее берегам и в таком виде заледенеет, не доходя до Байкала.

Могут ли перепады уровня — сейчас или потом, когда (и если) Монголия построит свои ГЭС — уничтожить озеро? Средняя глубина Байкала — 700 метров, а все колебания уровня за год — максимум два метра, успокаивает директор Байкальского музея Владимир Фиалков. Вроде бы не о чем беспокоиться.

Но тут само просится сравнение с Мировым океаном. Средняя глубина океана еще больше — около 4000 метров, однако весь мир не на шутку переживает, что будет, если из-за изменений климата его уровень поднимется на несколько десятков сантиметров к концу столетия. Ученые знают, что вроде бы медленный рост средней температуры на планете (и вместе с ней уровня океана) приводит к резким погодным катаклизмам — от наводнений и засух до ураганов.

Байкал — еще и модель глобальных изменений климата в миниатюре. В Бурятии средняя температура за сто лет наблюдений поднялась на 1,8 градуса Цельсия, в Монголии — на 2,3 (тогда как в среднем по миру — всего на 0,7). Последствия? «Колебания уровня Байкала стали более резкими», — говорит Ендон Гармаев. Огромное озеро становится малопредсказуемым благодаря климату, а энергетики со своими ГЭС или даже туристы со стиральным порошком имеют массу возможностей подтолкнуть качели, которые раскачались по другим причинам.

Поэтому то, что мы имеем дело с большой вещью, еще не гарантирует, что мы не сумеем ее испортить.

Борислав Козловский