Авария на СШГЭС: напряжение остается

17 августа 2009 года главный отряд спасателей Сибири прибыл на Саяно-Шушенскую ГЭС в числе первых. Сегодня, спустя два года с момента трагических событий на самой крупной ГЭС страны, начальник Сибирского регионального поисково-спасательного отряда МЧС России, дислоцированного в Красноярске, Александр Кресан вспоминает те нелегкие дни…

Первые впечатления

— Саяно-Шушенская ГЭС — в зоне ответственности Сибирского поисково-спасательного отряда, — говорит Александр Кресан. — 17 августа 2009 года в 9 часов 20 минут по тревоге был поднят весь отряд, и в первую очередь наш Абаканский филиал. Дежурный расчет из столицы республики незамедлительно выдвинулся в сторону ГЭС. Произошло это как раз в тот момент, когда у всех жителей крупных населенных пунктов, находящихся ниже плотины СШГЭС, “подвисли” сотовые телефоны. Нормальной связи не было, поэтому спасатели, не имея достоверной информации, даже не представляли, что их ждет.

В то же самое время в Красноярске срочно сформировали еще два отряда, один из которых возглавил я. Людей и спецтехнику на Саяно-Шушенскую ГЭС доставили на двух вертолетах. Мы предполагали, что авария носит техногенный характер, связана с водой, в соответствии с этим и комплектовали оборудование. Подлетая к СШГЭС, увидели с воздуха плывущие по воде обломки, масляные пятна. Когда приземлились, услышали неестественный для слуха обычного человека сильный гул от сбрасываемой с плотины воды. У всех возникло ощущение внутреннего напряжения.

Прибыв на место, сразу же приступили к поиску пострадавших. На тот момент на месте чрезвычайной ситуации уже работали пожарные из Черемушек и спасатели из Абакана. Подъездных путей к месту трагедии, само собою, не было. К искореженному стихией машинному залу СШГЭС выдвинулась группа разведки. Под завалами все еще могли быть живые люди, и надо их было быстрее вызволять.

— Как это удалось определить?

— Водолазы из Саяногорска услышали звук, доносившийся из воздуховода. Подававшего сигналы человека быстро достали, а вот другого выжившего смогли найти только через 15 —17 часов. Все это время он находился под потолком машинного зала станции, держась из последних сил в мутной маслянистой жиже.

Наша группировка развернула свой лагерь прямо на газонах рядом с административным зданием станции. Принялись за расчистку подъездных путей, для того чтобы к месту ЧС подошла тяжелая техника. Осложнялась работа тем, что для нас станция — слишком сложный технологический объект. Более того, здесь до трагедии ни разу не проводились спасательные учения. Информацию о том, куда именно идти в первую очередь, каковы особенности использовавшихся здесь химических веществ, получить было попросту не у кого. Никто не ожидал этой аварии, поэтому руководящий состав и обслуживающий персонал станции находились в откровенно шоковом состоянии. Никакой действенной помощи они нам сразу оказать, конечно, не могли. Все решения приходилось принимать самостоятельно и тут же немедля действовать. Нужны были схемы, планы помещений. Ничего этого тоже не было. Первая такая схема появилась в моих руках совершенно случайно: открыл дверь какого-то кабинета, а она лежит себе на письменном столе. Потом главный инженер СШГЭС определил к нам в оперативный штаб работника станции, который помогал нам ее расшифровывать, чтобы лучше понять, где можно, не теряя драгоценного времени, искать пострадавших работников Саяно-Шушенской ГЭС.

Остановившееся время

Схемы и планы станции, кстати, за 30 лет работы СШГЭС, как выяснилось, сильно устарели. Кое-где в помещениях были произведены перепланировки, и иногда водолазы вместо двери приходили к глухой стене или вовсе в тупик.

…С очередного задания вернулась поисковая группа, доложившая, что в районе 10-го энергоблока в воздухе чувствуется сильный запах газа и ацетона. Отправились туда вместе со специалистами СШГЭС, и те определили, что на этом месте была мастерская. Газовые баллоны и бочки с химикатами мы убрали от греха подальше. Невдалеке от этого места было обнаружено тело работника станции — человек погиб в кабине застрявшего лифта…

Водолазные работы осложнялись тем, что на этом промышленном объекте никогда раньше не предусматривался вариант разлива нефтепродуктов. Не было ни сорбента, ни маслооткачивающих насосов. Спасатели ныряли в грязную воду, на поверхности которой была десятисантиметровая масляная пленка. Работали на ощупь, в полной темноте. Постепенно двигались по лестничному маршу, все глубже и глубже. 27-я отметка, 25-я, 20-я… По воздуховодам попадали в помещения, находили погибших, доставали их тела на поверхность.

С большим трудом закрыли технологические отверстия в нижних помещениях (десять вентилей, по тысяче оборотов каждый), чтобы запустить глубинные насосы; вода постепенно стала отступать. Помню, в одной из комнат нашли часы, стрелки которых остановились в момент аварии — 8 часов 20 минут. Все там было сделано на века, основательно. И вот все это враз остановилось, замерло…

В первый же день параллельно с поисками и разборами завалов шла и другая работа. Подали электричество, вырабатываемое передвижными генераторами. Прибыл глава МЧС, представитель президента в Сибирском федеральном округе. Провели совещание, решили, что сил недостаточно. Дана была команда поднять все региональные филиалы поисково-спасательного отряда. Вскоре прибыло на СШГЭС еще шесть полностью экипированных расчетов спасателей. Кроме представителей Хакасии, Тувы и Красноярского края к ликвидации последствий ЧС также приступили спасатели из Барнаула, Бердска, Байкальский отряд. Из Москвы прибыли наши центральные подразделения — “Центроспас” и “Лидер”. Все — специалисты высочайшего класса. Доставили барокомплекс для более безопасной работы водолазов.

Агрессивная химия и опасная наледь

— В поисковых мероприятиях принимали участие кинологи с собаками?

— Конечно. Кстати, в Алтайском крае в то время, когда произошла авария на СШГЭС, проходили ежегодные соревнования кинологов МЧС, и оттуда в Хакасию сразу прибыли десять кинологических расчетов. Но служебные собаки стали болеть из-за агрессивной среды — на них попадали масло, химикаты. Нашли в туалетах станции чистящее средство “Фэйри” и принялись собачек им отмывать. Лучше всего по поиску пострадавших отработали кинологические расчеты из Красноярска.

— А как приходилось работать людям в таких экстремальных условиях?

— На людях тоже эта агрессивная среда отражалась. Через сутки наши костюмы стали расползаться, рваться. Невозможно было ходить из-за разлитого повсюду машинного масла — ноги разъезжались похлеще, чем на льду. А необходимо ведь было в таких условиях работать!

Когда я впервые увидел завалы на месте машзала, то подумал: как же это все разбирать теперь? Но справились. Работа шла круглосуточно — монотонная, ручная, тяжелая. Сделали ее, несмотря на гигантскую психологическую и физическую нагрузку. Не было ни одного “дезертира” среди спасателей. Люди даже от положенного отдыха отказывались. И еще что немаловажно — за все время спасательной операции ни один из нас не травмировался. Это поразительно просто! Помощь медиков оказывалась только по причине отравления нефтепродуктами, присутствовавшими повсюду.

В неимоверно сложных условиях плечо к плечу вместе со спасателями трудились и пожарные. Свою важную роль в дело ликвидации последствий аварии внесли и психологи МЧС. Мне лично тоже приходилось несколько раз встречаться с жителями Черемушек. Успокаивал, как мог, разъяснял, чем конкретно занимаются спасатели. Поначалу чувствовался агрессивный настрой, но потом пришло взаимопонимание. Была даже помощь с их стороны оказана: работники станции, бывшие и действующие, рассказали нам о перепланировках помещений под машзалом, что помогло лучше ориентироваться работавшим там водолазам.

“Плотина есть, станции — нет!”

— Сибирский поисково-спасательный отряд добровольно взял на себя работу на самых трудных, сложных участках разрушенного машзала, — продолжает рассказ Александр Кресан. — Двоих работников станции нашим ребятам удалось спасти.

— Сколько времени вы провели на станции, ликвидируя последствия аварии?

— До середины сентября. Объект наша группировка покидала самой последней, но только для того, чтобы снова туда вернуться. Наступила зима 2010 года, и нам поручили убирать огромный ледяной нарост с тела плотины, который был совсем не опасен, но будоражил общественное мнение.

— Опыта такой работы у вас, конечно, не было?

— Совершенно верно. Почти все, что связано с ликвидацией аварии на СШГЭС, было впервые. Сначала мы отработали всевозможные варианты на Майнской ГЭС. Сделали теоретические расчеты, показавшие, что если многотонная ледяная глыба, оторванная от плотины, вдруг упадет на восстановленное покрытие машинного зала станции, то последствия будут более чем серьезные. Поэтому все делалось с ювелирной точностью. Спасатели работали на плотине по пять-десять минут всего, потому что на их комбинезонах за это время успевало нарастать по два сантиметра льда. Установили под глыбу специальные газовые подушки, дали в них давление — почти 200 тонн, но лед даже не сдвинулся с места! Пришлось работать точечно, по уникальной технологии. Помощь нам оказывали спасатели “Лидера”.

— Осталось ли у вас чувство опасности от пережитого на СШГЭС?

— Да, осталось. Это не страх, когда хочется бежать куда глаза глядят, а некое напряжение. Я бы так это чувство охарактеризовал. Оно заставляет немедленно брать себя в руки. Когда я был на станции в последний раз, это чувство меня по-прежнему там преследовало, несмотря на произошедшие с тех пор изменения.

— А сама плотина, на ваш взгляд, не опасна?

— Я в те тяжелые дни говорил прессе: “Плотина есть, станции — нет!” Авария случилась на станции, где работает человек. С плотиной же ничего не случилось и не случится. Плотина действительно поставлена на века, и сама по себе никакой опасности для нас с вами не представляет.

Сергей АМЕЛИН